Коготь Хоруса
Шрифт:
Но я не упал и не опустился на колени. Я остался на ногах, стоя лицом к лицу с братом, который нес оружие, за один час сразившее примарха и Императора. В грядущие годы, когда мне было тяжело смотреть на него из-за его коварного демонического клинка и непрерывного пения хоров Пантеона, возносящих ему хвалу и мольбу, я всегда вспоминал, что в тот момент он впервые стал не только моим братом, но и магистром войны.
Позади него появились громоздкие фигуры Фалька и юстаэринцев, тени которых сгущались и становились реальными, когда воины проходили по каналу.
— Зачем ты принес это? — спросил я, переводя дух от давящего ореола молниевого когтя.
Дух оружия был столь
— Поэтичность момента, Хайон. При помощи оружия моего отца я уничтожу всякую надежду на его перерождение. Так… Где эта шавка, которая называет себя «Прародителем»?
Не стану переводить тушь на ненужные детали той скоротечной битвы. Достаточно будет сказать, что при помощи тридцати юстаэринцев, шестерых Пожирателей Миров и сотни рубрикаторов мы расправились со всем, что было живого на корабле между местом нашей высадки и тем местом, где мы обнаружили Прародителя Фабия. Залы боевого звездолета залило кровью и грязью, ручьи которых просачивались на нижние палубы и изливались кровавым дождем на тех рабов, кому хватило мудрости не выступать против нас.
Отделения Детей Императора занимали позиции на критически важных перекрестках, чтобы защитить корабль своего господина, и поливали болтерным огнем авангард юстаэринцев в коридорах. Болты били по терминаторским доспехам с раскатистым лязгом кузнечного молота. Попадание сотен болтов производит шум, как в самой Преисподней. Фальк и его воины шли сквозь эту губительную бурю разрывных снарядов. Бивни и рога отламывались, оставляя кровавые раны. Осколки брони сносило начисто, открывая мутировавшую плоть под ней. И все же они неуклонно продолжали идти по телам своих павших братьев. Те, кто выходил против них, гибли от когтей и молотов, и каждый обрушивающийся удар обрывал жизнь, драгоценную для Младшего бога. Те, кто отступал, покупали себе жизнь ценой гордости. Мы всегда будем помнить экипаж «Мясного рынка», дрогнувший и обратившийся в бегство перед сокрушающим натиском юстаэринцев.
Абаддон вел их, убивая своим мечом и двуствольным болтером, установленным на громаде Когтя. Однако клинки оружия, все еще запятнанные жизненной влагой Сангвиния и Императора, оставались нетронутыми.
По коридорам разносилось эхо смеха магистра войны. Я знал, что он не снизошел бы до мелочных насмешек, пусть наши враги и считали иначе. В нем струились радость битвы и братские чувства, насыщавшие его ауру. Как давно он в последний раз выступал на войну вместе со своими братьями? Слишком давно, слишком давно.
Это был Абаддон, очутившийся в своей стихии, — король-воин, идущий в первых рядах. Мы стояли плечом к плечу с ним, убивали так же, как он, и двигались среди юстаэринцев, словно принадлежали к их отряду. Они поддерживали нас. Они были нам рады. В ту ночь, когда мы шли сквозь орды преображенных алхимией бедолаг, выстроившихся в очередь под клинок забойщика, мы были едины.
Боги варпа, мне потребовались месяцы, чтобы очистить свой разум от зловония этого корабля.
Наше шествие сбилось с шага лишь тогда, когда мы добрались до апотекариона. Все мы уже давно привыкли к кошмарам, и нас заставила остановиться не содеянная над плотью ересь, в изобилии творившаяся в этих помещениях. Вдоль стен тянулись стойки с законсервированным человеческим мясом, склянками для хранения органов, хирургическими инструментами — это была лаборатория, устроенная на бойне, и ее кровавое, грязное величие не удивило никого из нас. Мы и не ожидали меньшего от заблудших
Нас заставило остановиться то, что смотритель этого места преуспел. Это не была лаборатория неудачников, потерпевших поражение на поприще одной из самых тайных и неизученных наук. Это было святилище безумцев, уже добившихся успеха.
Я понял это, как только сделал первый шаг в комнату и впервые вдохнул грязный от крови воздух. Все это время мы ошибались. Детей Императора не отделяло от клонирующего воспроизведения неизвестное количество лет. Они уже овладели этим темнейшим знанием. Мы оказались здесь не в роли спасителей, готовых очистить это место прежде, чем успеют сотворить мерзость. Для этого мы уже опоздали.
Застыл на месте даже Абаддон, всего считаные мгновения назад одержимый жаждой битвы. Он уставился на залитые кровью хирургические столы и огромные баки-хранилища, содержавшие в себе наполовину сформированные извращения самой жизни. Между аппаратурой медленно перемещались сервиторы и безмозглые рабы, обслуживавшие машины с чуткостью, которой было не место в этих грязных яслях.
Перед нами был священный генетический проект Императора, воссозданный посредством демонических знаний и низменной гениальности. В стоявших друг на друге рядах капсул жизнеобеспечения располагались мутировавшие дети и изуродованные взрослые, каждый из которых обладал одной-двумя едва-едва знакомыми нам чертами. Одно из наиболее бледных созданий-детей срослось с пятном биологического материала, покрывавшего одну из стенок его бака. Пребывая в плену этого слияния мутировавшей плоти, дитя протянуло руки, маня меня ближе. От интеллекта, светившегося в его глазах, у меня закололо кожу, как будто к ней прикоснулся лед. Еще хуже были знакомое лицо ребенка и симпатия во взгляде.
«Хайон», — передал он мне, улыбаясь среди мути экскрементов.
Я попятился, сжимая оружие в напрягшихся кулаках.
— В чем дело? — поинтересовалась Нефертари.
Она была единственной, кого не охватило отвращение или ужас. Для нее все это было очередной глупой игрой, устроенной кровавыми волшебниками мон-кеев.
— Что не так?
— Лоргар. — Я указал Саэрном на наполовину растекшееся дитя внутри грязной капсулы жизнеобеспечения. — Это Лоргар.
Чувствуя мою тревогу, рубрикаторы шагнули ближе, пытаясь образовать вокруг меня защитный круг. Я велел им отойти отстраненным импульсом.
В другом грязном баке, до краев наполненным насыщенной кислородом дрянью вместо амниотической жидкости, плавающее внутри человеческое дитя — беловолосое и темноокое — следило за каждым нашим движением широко раскрытыми, понимающими глазами. Это был один из немногочисленных не сорвавшихся экспериментов. Внешне ребенок выглядел безупречно. От этого мое отвращение не стало слабее.
— Бог Войны! — выругался Леор при виде него.
Телемахон медленно опустился на колени перед ребенком.
— Фулгрим, — прошептал он. — Отец мой.
— Встань, — сказал я ему. — Отойди.
Дитя-примарх ударилось о стекло, выбрасывая из-под нёба яд, расходившийся черным облаком. Раздвоенный язык тщетно хлестал, слизывая слизь с внутренней поверхности поддерживающей жизнь темницы. Телемахон отшатнулся назад.
В помещении хватало места для сотен баков. Многие из гнезд стояли пустыми, в большинстве размещались гудящие капсулы жизнеобеспечения, в тухлой воде которых двигались едва различимые конечности. Уже этот зал воплощал собой ересь неизмеримых масштабов. Было ли еще что-то? Было ли это все, что Прародитель смог эвакуировать с Гармонии?