Коготь серебристого ястреба
Шрифт:
— Мне бы следовало поблагодарить его, — сказал Коготь, хотя его терзало мучительное сознание того, что он остался жив, когда все родные погибли. По правде сказать, в его душе не было ни малейшей благодарности.
— Думаю, он найдет способ, как взять с тебя плату, — сказал Паско, вставая. — Не хочешь немного размять ноги?
Коготь кивнул. Когда он начал подниматься, то оказалось, что все тело болит, а голова кружится. Сил у него не было.
— Осторожно, парнишка. — Паско поспешил протянуть Когтю руку. — Ты слабее новорожденного котенка. Понадобится еще много дней отдыха и хорошее питание,
Паско довел Когтя до дверей амбара, и они вместе переступили порог. Утро было бодряще свежим. Коготь сразу решил, что они находятся в низине: воздух здесь пах совершенно иначе, чем на его родных высокогорных лугах. Ноги у него подгибались, и он был вынужден семенить. Паско остановился и позволил юноше оглядеться.
Они находились на большом конюшенном дворе, окруженном высокой стеной из плотно пригнанных камней. Коготь тут же признал в ней конструкцию укрепления, так как в нескольких местах вровень со стеной поднимались каменные ступени, неподалеку от главной постройки, которая, как он решил, и была таверной. В зубчатой стене виднелись амбразуры, по верху была проложена дорожка, достаточно широкая, чтобы разминуться двум часовым.
Таких больших построек, как эта таверна, Когтю еще не доводилось видеть: по сравнению с ней дома в его родной деревне казались жалкими лачугами. Таверна под каменной черепицей, а вовсе не крытая соломой или хворостом, возвышалась на три этажа. Дом покрасили в белый цвет, а ставни и двери были жизнерадостно-зелеными. Из нескольких труб на крыше валил серый дым.
У стены амбара стояла повозка, и Коготь предположил, что именно на ней его сюда и доставили. Вдалеке он разглядел верхушки деревьев, из чего сделал вывод, что лес вокруг таверны вырублен.
— Расскажи, что ты видишь? — неожиданно поинтересовался Паско.
Коготь бросил взгляд на мужчину, который не сводил с него внимательных глаз. Юноша начал было отвечать, но вспомнил совет деда стараться за очевидным разглядеть суть, поэтому замолчал и жестом попросил Паско помочь ему дойти до ближайших ступеней. С трудом взобравшись на стену, он оглядел окрестности.
Таверна возвышалась в центре поляны, созданной природой, но большое количество пней указывало, что за несколько лет поляну порядком расширили.
— Ну так что ты видишь? — снова спросил Паско.
Коготь, по-прежнему отмалчиваясь, направился по стене в сторону таверны. Пока он шел, перед его мысленным взором предстал весь план постройки под названием «У Кендрика». Но решиться на ответ было трудно. Общим языком он владел не хуже любого мальчишки в деревне, но ему редко доводилось на нем говорить, разве только когда приезжали торговцы… При мысли о родной деревне к нему вернулась неизбывная тоска, но он загнал чувства в глубину и начал подбирать слова. Наконец он произнес:
— Это крепость, а не таверна. Паско заулыбался.
— Вообще-то, и то и другое. Кендрик недолюбливает некоторых своих соседей.
Коготь кивнул. Стены вокруг таверны были толстыми, лес вокруг расчистили так, чтобы у лучников на стене был ясный обзор. Дорога из леса делала резкий поворот к таверне, а потом огибала стену и вела к воротам, сооруженным
Он еще раз осмотрелся. Лучники в верхних этажах могли создать вторую линию обороны в поддержку тех, которые выстроились на стене. Коготь повнимательнее посмотрел на двери и увидел, что они укреплены железными полосами. Наверное, изнутри они запирались на засов. Такие двери по силам взломать разве что великанам с тяжеленными топорами. Потом Коготь перевел взгляд наверх и заметил над каждой дверью по отдушине. Из любой можно было лить горячее масло или кипяток на головы нападающих.
Наконец юноша произнес:
— Должно быть, соседи у него неприятные.
— Не сомневайся, — хмыкнул Паско.
Пока они стояли на стене, разглядывая таверну, дверь ее открылась и появилась какая-то девушка с большим ведром. Бросив взгляд наверх, она махнула рукой.
— Привет, Паско!
— Привет, Лила!
— Что за приятель у тебя появился? — поинтересовалась она. На вид ей можно было дать на несколько лет больше, чем Когтю. В отличие от девушек его родного племени она была темненькой: смуглая кожа с оливковым оттенком и черные как ночь волосы. Большие карие глаза заискрились, когда она рассмеялась.
— Так, один паренек, на дороге подобрали, — ответил Паско. — Оставь его в покое. Тебе и без того ухажеров хватает.
— Нет, не хватает! — задорно прокричала она и, качнув ведром, продолжила свой путь. — Мне бы не помешал помощник, чтобы принести воды. — Она зазывно улыбнулась.
— Ты здоровая и сильная, а он, посмотри, совсем слаб после ранения. — Паско помолчал немного, потом спросил: — А где Ларс и Гиббс?
— Кендрик куда-то их отослал с поручением, — ответила Лила на ходу.
Когда девушка скрылась из виду, Коготь спросил:
— Что мне теперь делать?
Его охватывали тоска и чувство беспомощности, каких он не знал за всю свою недолгую жизнь. Остаться без семьи… При мысли о родной деревне слезы снова навернулись ему на глаза. Племя оросини отличалось эмоциональностью: сородичи Киели всегда бурно выражали радость, а во времена печали не стыдились слез. Но в присутствии чужаков они вели себя сдержанно. Все это теперь потеряло для Когтя всякий смысл, и он позволил слезам катиться по лицу.
Паско, притворившись, что ничего не замечает, ответил:
— Ты лучше спроси у Роберта, когда он вернется. Я делаю лишь то, что мне велят. Ты действительно обязан ему жизнью, поэтому за тобой должок. А теперь давай еще немного проветримся, а потом пойдешь обратно в амбар отдохнуть.
Когтю хотелось как следует все здесь осмотреть, ведь в такой огромной постройке, как эта, наверняка множество диковин, решил он. Но Паско повел его обратно в амбар, и, добравшись до тюфяка, Коготь даже обрадовался, что не предпринял долгую прогулку, так как совершенно выбился из сил. Все тело болело, и юноша понял, что даже самыми осторожными движениями бередит плохо затянувшуюся рану, которой предстояло еще долго заживать. Он припомнил случай, когда Медведя На Задних Лапах ранил клыком дикий кабан. Бедняга хромал почти полгода, прежде чем нога обрела былую гибкость.