Кокаиновый сад
Шрифт:
Она подошла к Дыболю, взяла его лицо в ладони и поцеловала его в лоб. Близость красивой женщины вскружило Саше голову. В теплый летний день не трудно ощутить тепло исходящее от любого предмета, а уж от женщины и подавно.
— Оставайтесь у меня насовсем, Александр, — неожиданно предложила Розалия. — По утрам будем гулять с вами по городу. А по вечерам пить чай. Я научу вас вязать крючком.
— Нет, — не раздумывая, тряхнул головой Дыболь.
— Вас там кто–нибудь ждет? — немного обидевшись из–за поспешного ответа, спросила Сашина опекунша.
— Не знаю, — пожал плечами Дыболь. —
— Тогда почему вы не хотите остаться? — не отставала Розалия;.
— Я там привык, — ответил Саша.
— Фу, Александр! Во–первых, любая привычка — дурацкое дело. А во–вторых, к чему вы привыкли? У вас там собственный большой особняк, деньги, поклонницы, насыщеная событиями жизнь?
— Нет, — покачал головой Дыболь. — Просто привык.
— Как привыкли, так и отвыкнете, — снова начиная раздражаться, проговорила Розалия. — Впрочем, я не собираюсь вас уговаривать. Я уже раскусила вас, Александр. Вы необразованный идеалист, которому, мало того, что ничего не надо, так вы ещё не в состоянии объяснить, почему вам ничего не надо.
СЧАСТЬЕ
Балкон с округлыми, как женские икры, балясинами выходил прямо на центральную площадь. Отсюда из–за балюстрады прекрасно был виден безголовый памятник, и за вечерним чаем Саша с Розалией от души потешались над несчастным автором этого монументального произведения. Они сидели за кружевным столиком, лакомились вареньями и пирожными, да изредка перекидывались ничего не значащими фразами или по инерции упражнялись в остроумии. Досада давно оставила хозяйку дома, она была спокойна и весела, а её гость за день свыкся со своей ролью, чувствовал себя вполне уверенным и даже счастливым. Это был его первый вечер в странном городе, когда ему не хотелось домой и не думалось о возвращении. Дыболю нравилось слушать Розалию, тем более, что говорила она о пустяках, не требуя от него ни понимания, ни ответа.
— Вы помните мой портрет, Алек? — ласково спросила хозяйка дома и положила свою маленькую, удивительно изящную ладошку ему на руку.
— Конечно помню, — утвердительно кивнул Саша и тут же соврал: — Очень хороший портрет. — В этот теплый вечер Дыболю хотелось говорить Розалии только приятные слова. От прикосновение её руки в глазах у него все слегка сместилось, а разнузданное воображение тут же начало рисовать продолжение приятной беседы вплоть до постели. Единственно, что удерживало Сашу от более сочных, интимных комплиментов — это боязнь ляпнуть какую–нибудь чушь и тем самым испортить установившееся благолепие.
— Вы должны мне помочь, Александр, — кокетливо произнесла хозяйка дома.
— Пожалуйста, — охотно согласился Дыболь.
— Завтра у Дэди… у профессора, день рождения…
— Вы хотите подарить ему свой портрет? — несколько разочарованно проговорил Саша.
— Нет, Алек. Я хочу подарить профессору одну вещицу, о которой он давно мечтает. Но… — Розалия сделала ударение на «но» и подлила в Сашину чашку чаю. — Но этот предмет можно купить только на городской барахолке. Вернее, даже не купить, а обменять. Некоторые вещи у нас невозможно приобрести ни в лавке, ни в универмаге. Их не отдают за бумажные деньги. Так вот, я хочу свой
— Договорились, — натянуто улыбнулся Дыболь, прикидывая, сколько может весить картина с рамой размерами с кузов грузовика. — И не жалко вам портрета? — спросил он.
— Жалко, Алек. Вы же знаете — это память об одном человеке, к которому я очень хорошо отношусь. Обидно, что он оказался прохвостом и дураком. Розалия немного помолчала и со вздохом добавила: — Да и художник он был так себе. Ну да ладно, Алек. Что уж теперь говорить?
— А картину как, вместе с рамой понесем? — как можно деликатнее поинтересовался Саша.
— Да, — ответила хозяйка дома. Боюсь, что без рамы её никто не поймет.
К огорчению Дыболя, вечер закончился лишь душевным рукопожатием. Размякший от близости Розалии и собственных фантазий, Саша хотел было удержать свою опекуншу, сказать, как ему с ней хорошо, но Розалия опередила его:
— Не надо, Александр. Завтра у нас трудный день. Кстати, как вам Луиза?
Дыболь покраснел, будто его застали за каким–то очень постыдным занятием, и забормотал:
— Никак. Причем здесь Луиза?
— Она ещё не показала вам ваш корабль?
— Какой корабль? — подняв взгляд на хозяйку дома, удивился Саша.
— Не знаю, — пожала плечами Розалия. — какой там у вас: корабль, кораблик, лодочка, лодчонка… Впрочем, ступайте спать, Александр. Это я так. Устала, вот и заговариваюсь. Не забудьте, завтра мы идем на рынок.
ЕРУНДА
На барахолку Саша с Розалией собирались не торопясь. Они поздно встали, позавтракали, а потом с помощью Августины долго снимали со стены гигантский портрет и перетягивали его веревками. В результате, из дома они выбрались только около полудня.
Рынок располагался всего в полукилометре от центральной площади, но Дыболю эта дорога показалась более чем длинной. Как писал охочий до телесных наслаждений философ Эпикур: «поблагодарим мудрую природу за то, что нужное она сделала легким, а тяжелое — ненужным». Если бы Саша знал это легкомысленное изречение, он нашел бы не мало слов, чтобы возразить.
Как назло, день выдался жаркий, будто специально для того, чтобы помучить бедного Дыболя. Город тонул в мареве, и привычные очертания предметов струились, словно в текучей воде.
Нести картину было чрезвычайно трудно. Она все время заваливалась то на один бок, то на другой или вдруг клевала вперед, заставляя Сашу выписывать ногами сложные фигуры. Розалия шла позади и покрикивала на своего помощника. Раза два она даже назвала его недотепой и остолопом и, если бы ноша не была такой тяжелой и громоздкой и не требовала столько сил для опускания её на асфальт, Дыболь, пожалуй поставил бы её и ответил Розалии тем же.
Наконец они свернули в переулок и оказались у входа на городскую барахолку. С трудом миновав широкие ворота, Саша попытался поставить картину, но не удержав, грохнул её о землю. С багета во все стороны брызнула позолоченная лепнина, а рама, заскрипев, перекосилась так, что сразу потеряла всю свою музейную чопорность и сделалась похожей на рухлядь.