Коко Шанель
Шрифт:
12
ВОЗВРАЩЕНИЕ МАДЕМУАЗЕЛЬ
19 августа 1953 года Габриель вступила в свой семьдесят первый год. Четырнадцать лет назад она повесила замок на двери своего престижнейшего Дома мод. Жила в одиночестве, в разочаровании, потеряв многих своих друзей. Для нового поколения имя Шанель не значило ничего, кроме знаменитых духов. И вот на закате своего существования, в том возрасте, когда большинство людей уходит из активной жизни, она бросила миру дерзновенный вызов: решила вновь открыть свой Дом моделей… И не затем, чтобы он довольствовался маргинальной ролью, не с целью найти занятие своим старым годам, а затем, чтобы явить его во всем предвоенном блеске, вернуть международный престиж…
Что побудило Габриель пуститься в такую явно рискованную авантюру? Для этого существовала целая
Итак, что же предпринять? Габриель назначает Пьеру Вертхаймеру деловую встречу в Швейцарии. Встреча состоялась в Уши, на террасе отеля «Бо-Риваж». Разговор был дружеским и столь же умиротворенным, какою в это время была расстилавшаяся перед их глазами совершенно гладкая поверхность озера.
– Пьер, а не запустить ли нам на рынок новый парфюм? – ласково предложила Коко.
Она думала, что предлагает превосходное средство увеличить показатели деловой активности общества.
– Боюсь, что это не самая превосходная идея, – с улыбкой сказал Вертхаймер.
И объяснил: предложение рынку нового продукта потребует бешеных расходов на рекламу, которые, еще неизвестно, оправдают ли себя. Больше того, новый парфюм только повредит испытанной, хорошо продающейся «Шанели № 5» – американцы хотят только ее, и ничего больше.
Кстати, предложенные рынку после «Шанели» «Гардения» и «Cuir de Russie», [67] несмотря на все свои достоинства, никогда не достигли тех же результатов.
Габриель это убедило, и она вынуждена была согласиться. Ничего страшного, наверняка найдется чем заняться! – решила она и поклялась не выходить из игры.
67
Буквально: «Русская кожа» (юфть). (Примеч. пер.)
К тому времени «новый взгляд» существовал уже пять-шесть лет и явил из праха почти все, что ей было так ненавистно в бель-эпок. Она на дух не принимала «нового взгляда» даже при том, что его первоначальные перегибы успели исчезнуть. Годы ни на йоту не убавили в ней остроумия – несладко приходилось всем этим любителям мучить женское тело корсетами, осиными талиями, китовыми усами, когда они попадались ей на язык! Как быть несчастным модницам, чтобы исхитриться нагнуться или сесть в авто и не поломать при этом конструкции своих нарядов? Гротеск, да и только! «Кутюрье забыли, что внутри их платьев находятся-таки женщины!» Или вот еще: «Как вам нравятся эти дамы, закутанные в парчу? Ведь стоит им только сесть, как они становятся похожими на старые кресла Людовика XIV!» Статьи журналистов, пишущих о моде, а еще в большей степени указы [68] ее собратьев по ремеслу возбуждали в ней иронию. «В этом году в моде маленькая голова», – с насмешкой читает она, а потом, взбесясь, швыряет журнал на пол и вскрикивает: «А если у меня большая голова, что ж мне, кидаться в Сену, чтобы доставить удовольствие этим мосье?» Кстати, мало кто из них заслуживал симпатию в ее глазах, за исключением Кристобаля Баленсияги, который работал в стиле, в корне противоположном «новому взгляду», и за которым она признавала огромный талант. Остальные же собратья по ремеслу, по ее мнению, бесчестили французскую высокую моду. Шанель считала,
68
В оригинале: oukazes. (Примеч. пер.)
Заметим, что Габриель скорбела по поводу вмешательства мужчин в профессию. В предвоенные годы в мире моды доминировали женщины – Мадлен Вионне, Эльза Скьяпарелли, мадам Гре, не говоря уже о ней самой… Теперь же, по мнению Коко, мужчины берут на себя смелость указывать женщинам, как им следует одеваться. И одевают их плохо, потому что презирают их или в лучшем случае не любят… Приглядитесь к нравам большинства из них, настаивает она, и вы все решительно поймете. Вместо того, чтобы одевать женщин, их расфуфыривают, им предлагают наряды, в которых нельзя ни ходить, ни бегать, зато можно отлично кривляться, как обезьяна. Вот почему американки, которым не откажешь в практическом смысле, бойкотируют французскую продукцию…
В том же 1953 году Габриель собралась на несколько недель в Нью-Йорк в гости к своей подруге Магги ван Зейлен. Ее дочь Мария Елена (которая позже выйдет замуж за Ги де Ротшильда) была приглашена на престижный бал дебютанток с участием самых богатых наследниц Америки и по этому случаю сшила себе великолепное платье. Исполненная гордости за свое приобретение, она кинулась к Шанель и, румяная от удовольствия, вертелась перед ней волчком: полюбуйтесь!
– Какой ужас! – воскликнула Коко и скорчила такую гримасу, которая не оставляла никаких сомнений в искренности ее реакции.
Мария Елена готова была разрыдаться. Что делать? Полная угрызений совести, Габриель тем не менее не могла обещать, что несколько стежков смогут превратить «ужас» в элегантное платье…
И тут Коко, увидев большую занавеску из красивой шелковой тафты, принялась ее щупать, гладить, растирать между пальцами, измерять и наконец велела отцепить:
– Вот этого будет достаточно, – сказала она двум остолбенелым женщинам.
…Через несколько часов Габриель сымпровизировала такое чудесное бальное платье, что все подруги Марии Елены стали наперебой выспрашивать у нее адрес портнихи…
Впоследствии баронесса де Ротшильд заявит о том, что именно этот эпизод и подтолкнул Габриель к принятию решения о том, чтобы вновь открыть свой Дом моделей. Мы не обязаны принимать ее слова на веру, но можно сказать с уверенностью, что этот случай сыграл в этом решении свою роль.
Нам представляется, что более важным оказалось другое обстоятельство: она прекрасно понимала, что триумфальное возвращение в от-кутюр будет эквивалентом вложения в рекламу «Шанели» миллиона долларов. Оно невероятным образом воздействует на рост продаж, а значит, возрастут и цифры отчислений в ее пользу.
Разумеется, не стоит забывать о том, что в послевоенную эпоху число клиентов, способных покупать одежду от кутюр, катастрофически упало. Многие Дома моделей рассчитывали как на источник процветания только на продажу духов со своим именем. Эти парфюмы благотворно влияли на престиж кутюрье и на успех их коллекций. И, наоборот, успех коллекций одежды подстегивал продажу духов. В этой перспективе расчеты Габриель были вполне разумны, что показала и последняя цепочка событий.
И, наконец, для Габриель вновь открыть свой Дом моделей означало воскреснуть. Это не слишком большое преувеличение: ведь Шанель постоянно утверждала, что в работе заключается вся ее жизнь. По большому счету она была никем после сентября 1939 года… Несколько лет спустя, начиная с 1946 года, ей снова захотелось существовать – об этом свидетельствуют ее неоднократные попытки публикации приукрашенного повествования о своей жизни. Убедившись к 1953 году в невозможности данного предприятия, она поняла: чтобы не сгинуть во тьме безвестности, ей остается только сражаться на почве, где ее компетенция более всего очевидна: на почве высокой моды. Что ж! Она – «старушка», как ее любовно, но бесцеремонно называли товарищи по ремеслу, – на семьдесят втором году жизни покажет им, что у нее есть еще порох в пороховницах!..