Кокон Кастанеды

Брикер Мария

Быть главой семьи Степану нравилось, но доменная печь в его сердце с каждым днем супружества полыхала все тише. Схлынула с глаз пелена влюбленности, растаяла тайна, и жена начала раздражать. С ней не о чем было поговорить, с ней нельзя было поспорить, с ней невозможно было поругаться. Лютфи напоминала ему послушную собаку, которая приносит тапочки и вьется вокруг ног, преданно заглядывая в глаза, а Степа любил кошек, свободных и независимых, и тихо бесился. Но более всего Барышева угнетало другое: жена смертельно ревновала его к собственному ребенку и тайно поколачивала девочку. Единственная попытка заступиться за дочку закончилась очередным синяком на нежной детской ручке. Лютфи клялась, что она не виновата, но Степа видел нехороший блеск в ее глазах. Барышев испугался и отдалился от дочери, чтобы не провоцировать жену. Как жить дальше, Степан не представлял: Лютфи он презирал, но выкинуть из дома мать своего ребенка не позволяли ему совесть и страх потерять дочь. Семейная жизнь превратилась в тягучий кисель, замешенный на чувстве вины и безысходности.

Проблема

вдруг решилась сама: Лютфи внезапно исчезла. Степа Барышев навел справки через знакомых, выяснил, что жена сбежала с рыночным торговцем фруктами, на этом успокоился и не стал пытаться вернуть беглянку. С уходом жены наступило освобождение от тяжкой обузы, жизнь вошла в спокойное русло, и главное – теперь никто ему не мешал обожать свою дочь. Лишь первый год было сложно воспитывать ребенка одному. Барышев разрывался между домом и работой, детским садом и домашним хозяйством. Помочь было особенно некому, мать Степы впала на старости лет в маразм и в состоянии ремиссии пребывала редко. Отец давно умер. Родная сестра жила в Питере, и своих проблем у нее было море. О другой женщине Степан даже думать не мог.

Грянула перестройка, развалился Союз, обанкротился хлебозавод, умерла мать Степана. Все вокруг рушилось, но Барышев вдруг решил сыграть ва-банк: разменял трехкомнатную квартиру на однокомнатную, вырученные от обмена деньги вложил в дело и открыл частную пекарню. Барышеву везло: несмотря на инфляцию, собственный бизнес вскоре начал приносить первые скромные дивиденды. Степа, почуяв удачу, вошел в раж и рискнул еще раз: взял кредит в банке и к очередной Пасхе вместо сухого кекса «Весенний», которым давились россияне каждый год в Христово Воскресенье, завалил Москву изумительными сдобными куличами с изюмом, цукатами и разноцветной глазурью. Успех был ошеломляющим, прибыль покрыла все расходы. Барышев расплатился с долгами и вложил деньги в покупку второй пекарни. С тех пор прошло более пятнадцати лет, бизнес расширился, окреп и набрал такие обороты, что Степу стали называть олигархом. Преувеличивали, конечно, он был всего лишь успешным предпринимателем средней руки, но Барышеву звание «олигарх» льстило, и он изо всех сил старался ему соответствовать. Отгрохал домину на Рублевке, с колоннами, фонтаном и декоративным прудом, запустил туда златоперых рыб, прикупил себе «Хаммер-2», ботинки от Версаче и костюм от Босса.

Лиза росла живой и веселой. Внешне дочка совершенно не походила на мать, что тоже радовало Степана: русоволосая и голубоглазая – в него, статная, крепкая, лишь широкие скулы и легкая эротичная раскосость глаз выдавали в ней азиатскую кровь и напоминали Степе о прошлом. Лиза правды о своей матери не знала. Для девочки Барышев сочинил легенду о том, что ее мать была летчицей, первой женщиной-испытательницей, и погибла, исполняя на сверхзвуковом самолете мертвую петлю. Лиза матерью гордилась и в эту сказку искренне верила, пока была маленькой. А когда подросла, верить перестала и начала изводить отца вопросами. Степан вопросов пугался, старался перевести разговор на другую тему, тащил дочку в магазин за подарками, на аттракционы, в кино или в цирк. Лиза быстро смекнула, что к чему, и начала умело манипулировать отцом для достижения своих целей. В семнадцать лет девушке надоели эти игры, и она, грозя побегом в невиданные дали, потребовала объяснений. Степа выпил водки и все честно рассказал. Он надеялся, что дочь поймет его, но все вышло иначе. Лиза устроила истерику и потребовала немедленно найти мать. Степан отреагировал на просьбу дочери без энтузиазма, но приложил к поискам максимум усилий: нанял лучших детективов и поднапряг знакомых оперов, посулив за любую информацию о жене хорошее вознаграждение. Поиски вскоре дали результат, но полученные сведения оптимизма не внушали. Выяснилось, что Лютфи умерла от передоза в каком-то сомнительном притоне спустя полтора года после побега из семьи. Степан не смог открыть дочери правду – язык не повернулся, соврал, что розыски не увенчались успехом. Он боялся травмировать дочь и опасался, что Лиза по горячности обвинит его в смерти матери и возненавидит. Лиза на этом не успокоилась, надежду найти мать не потеряла и продолжала давить на отца. Барышев мучился под прессингом, но терпел, чувствовал свою вину: ведь если бы он попытался в свое время разыскать глупышку Лютфи, которой на тот момент исполнилось всего восемнадцать с половиной лет, то, возможно, она осталась бы жива, и у Лизаветы была бы мать. Чувство вины так глубоко пустило метастазы в его сердце, что Степан прощал дочери все, но чем старше становилась Лиза, тем активнее она лезла в его личную жизнь. Девочка бдительно следила за всеми интимными контактами Степана и делала все возможное, чтобы расстроить его очередной роман – для дочери это стало идеей фикс. Барышев понимал, отчего Лиза так себя ведет: она ждет и надеется на возвращение матери и считает любовниц отца ее соперницами. Степан шел дочери навстречу, старался своих женщин тщательно скрывать и рвал по ее требованию контакты. Но нерегулярная половая жизнь, постоянное напряжение и стресс вскоре начали сказываться на его мужском здоровье. Барышев испугался и решил как-то исправить ситуацию: на день рождения подарил дочери квартиру. Лиза подарок восприняла без восторга, наотрез отказалась переезжать, объяснив, что за городом ей дышится легче. Из вредности, конечно же. Барышев предпринял следующую попытку – попытался отправить дочь на обучение за

границу. Лиза в ответ устроила очередную истерику. Степан вновь смирился, терпеливо ожидая, когда Лизавета закончит российский вуз, найдет себе работу и оставит его в покое. Но этого не произошло! Лиза на работу не стремилась, и единственным ее развлечением, помимо сования носа в личную жизнь отца, были идиотские ролевые игры на спор с друзьями. Теперь Барышев жалел, что в свое время отговорил дочь поступать в театральный, о котором грезила девушка, внушив Лизе, что диплом юриста в жизни ей пригодится больше. Дочь приняла его аргументы и спорить не стала, но после получения диплома извела Степана упреками, что он сломал ее молодую жизнь, не позволив заниматься тем, чем ей хотелось. Барышев и сам это понимал: Лиза всю свою творческую энергию тратила на него, придумывая все новые и новые хитрые уловки, чтобы испортить ему жизнь.

Терпение Барышева лопнуло окончательно после постыдной осечки в постели с очередной мимолетной подружкой. В самый разгар любовной прелюдии в гостиничном номере, где происходило свидание, раздался ехидный смешок дочери. Степан ошалело вскочил, судорожно наматывая на бедра простыню, но никого, кроме любовницы, в номере не оказалось. Барышев решил, что он свихнулся, тяжело опустился на кровать и вдруг снова услышал ехидный смешок – звук шел из его портфеля. Оказалось, что паршивка засунула туда какое-то хитрое электронное устройство с записью своего смеха, которое включилось в самый неподходящий момент.

Домой Степан вернулся в состоянии озверения и ворвался в комнату дочери с решительным намерением ее придушить. Лизы, к счастью, дома не было, поэтому весь свой гнев Барышев обрушил на шкаф, звезданув по нему несколько раз ногой. Дверцы открылись, на пол с верхней полки свалилась картонная коробка, по полу рассыпались Лизины фотографии и… – Барышев обомлел – отксерокопированные листы отчетов детективов о смерти Лютфи! Лиза знала всю правду о матери, и, судя по пожелтевшему цвету бумаги, давно. Шок был таким сильным, что от потрясения Степан едва устоял на ногах. Оказалось, он ошибался в мотивах поведения дочери! Не из-за матери она пыталась расстроить его личную жизнь, а из-за себя любимой. Лизавета, не похожая на мать внешне, унаследовала характер жены, точнее, самую отвратительную ее черту – патологическую ревность, и дико ревновала Степу ко всем, кому он уделял внимание, не желая ни с кем его делить. Все ее требования найти мать, упреки, придирки были рычагом манипуляции, на который она умело давила.

На автопилоте Степан привел комнату в порядок, спустился в гараж, сел в машину и рванул к сестре в Питер – ему необходимо было остыть. Решение, как поступить, он принял уже на подъезде к городу на Неве: порвать со всеми любовницами и посвятить Лизе всю свою оставшуюся жизнь. Если бы он знал, какие коррективы в его планы внесет поездка в Питер, то никогда бы не сел в тот вечер за руль. Барышев неожиданно познакомился с одной женщиной и без памяти влюбился. Влюбился так, что перестал представлять без нее свою жизнь. Только с ней он видел будущее и не мог позволить себе потерять ее из-за глупых выходок дочери. Все изменилось.

В Москву Степа вернулся спокойным, с четким пониманием того, что делать дальше.

* * *

Барышев замолчал, устало откинулся на подушки и закрыл глаза. Лицо его было бледным и спокойным. В какой-то момент Ивану Аркадьевичу даже показалось, что Степан уснул.

– Вы хотите, чтобы я занял Лизу в своей картине? Правильно я понимаю? – сухо спросил режиссер, когда пауза затянулась настолько, что молчать стало просто неприлично. – При всем к вам уважении, Степан, я этого делать не буду. Я работаю только с профессиональными актрисами. – Варламов терпеть не мог подобных просьб, поэтому решил не тянуть с отказом.

Барышев открыл глаза, посмотрел на Ивана Аркадьевича и улыбнулся – как-то нехорошо улыбнулся, и у режиссера стало неспокойно на душе. Во взгляде Степана не было обиды, в нем угадывалась холодная уверенность, что Иван Аркадьевич отсюда никуда не уйдет, пока они не договорятся.

– Да, для Лизы вы – кумир. Она вас боготворит и все ваши фильмы смотрит. Это она меня уговорила два года тому назад помещение вам дать под съемки. Мне это на хрен, если честно, не нужно было. И деньги я на этом потерял. А когда увидел, что за мозгодурство вы сняли… – Взгляд предпринимателя очерствел. – Ошибаетесь, Иван Аркадьевич, просить снять Лизу в ваших картинах я не собирался, хотя моя девочка только об этом и мечтает. О другой услуге речь: я знаю, что вы не просто режиссер, но еще и талантливый сценарист. Напишите сценарий, который избавит меня от дочери.

– Вы меня ни с кем не перепутали? – спросил режиссер, холодно блеснув глазами. – Наймите киллера, дешевле выйдет.

– Не разочаровывайте меня, Иван Аркадьевич. Зачем все так буквально понимать? Лизу я очень люблю, и киллер мне не нужен. Мне вы нужны, а я нужен вам. Я прекрасно знаю, в какие игры вы любите играть. Реалити-шоу с участием Лерочки Берушиной и Алевтины Сорокиной я смотрел не отрываясь. Вы там чудесно сыграли роль свадебного агента. [1]

– Наш разговор окончен, господин Барышев. – Варламов поднялся, в бешенстве сжав кулаки. Степан его разозлил, напомнив о прошлом. Напрасно он это сделал.

1

Читайте об этой истории в романе Марии Брикер «Мятный шоколад».