Кокон. История одной болезни (сборник)

Бояшов Илья Владимирович

XLII

Что касается существования, N женился и разводился, смиренно делил имущество, обеспечивал своих отпрысков, были кризисы, были подъемы, вот уже появилась на его затылке тридцатилетняя лысинка, а затем, не успел бизнесмен опомниться, как, отвоевав порядочное пространство, эта посланница зрелости принялась во время его редких отдыхов на океанских пляжах отражать собой солнце. Ни друзьям, ни подругам даже не заикаясь о тайне, N работал с удвоенным рвением (беспристрастность его по-прежнему вызывала у всех восхищение и желание подражать). Лет через

пять позвонив врачу, сверхуспешный владелец не только магазинов и фабрик, но и целой сети ресторанов извинился за былую несдержанность.

– А я уже хотел вас разыскивать! – прокричал тот в ответ. – Медицина на месте не топчется. Прогресс – вещь поистине удивительная. Потерпите еще немного, занимайтесь своими делами: выпивайте, таскайтесь за юбками. Кстати, поет по-прежнему?

XLIII

Да, псюхэ пела, и, после того как ее заунывные причитания стали уже постоянны, визиты к доктору возобновились. Во время одного из них, случайно прибыв пораньше, N столкнулся в приемной с желтым, сморщенным человечком. Это воплощение скорби (глаза кричали о всемирной тоске), пролаяв свои извинения, стиснуло зубы и тотчас растворилось за дверью.

XLIV

Подскочившая секретарша потянулась к селекторной связи. Поздно! N уже был в кабинете.

– Очень тяжелый случай, – замешкавшись, но стараясь не отводить взгляда, отвечал смущенный его неожиданным появлением психолог.

– И чем же он так тяжел? – настаивал N, подозрения которого при виде растерянности эскулапа не удвоились, а утроились.

– Послушайте, есть врачебная тайна.

– Не уходите в сторону. Я прошу вас. Я умоляю… Хотя бы в общих чертах…

Психолог взял себя в руки, вновь расплывшись в прежней улыбке.

– Напрасно вы расстроились, батенька! Спешу успокоить – дело то совершенно частное… вам подобное не грозит…

– Прекратите водить меня за нос… Я же чувствую.

– Сожалею – медицинская этика.

– Док. Три слова… Хотя бы намек…

– Хорошо. Чтобы вас успокоить… Вы поймите меня, голубчик: есть, конечно, и аномалии в протекании нашей болезни. Ничего удивительного – несмотря на общие, характерные для недуга симптомы, псюхэ каждого индивидуальна. Признаюсь, у некоторых моих пациентов существуют определенные трудности. Что касается вас, еще раз подчеркну: вам не стоит и беспокоиться.

– Вы опять не сказали главного.

– Хорошо, хорошо, хорошо… Напугавший вас господин – пример того самого, скажем, не совсем обычного протекания.

– Ближе к делу! – воскликнул N.

Он настаивал, он умолял – и психолог махнул рукой, не стирая со своей физиономии обволакивающей улыбки. Однако превратившегося в саму чуткость N подобный оскал – это явное воплощение фальши – окончательно насторожил.

– Что касается этого господина, душа с ним попросту разговаривает, – неохотно признался врач. – Более того, приказывает ему. Навязывает, так сказать, свои взгляды… Синдром чрезвычайно редкий! – тут же торопливо добавил он. Однако N не обратил на окончание фразы никакого внимания.

– Душа говорит?

– В исключительной ситуации! В самой что ни на есть исключительной!

– То

есть псюхэ ко всему прочему подает человеческий голос? – пресек встревоженный N попытку психолога замять неудобную тему.

– Я ответил: не в вашем случае!

– А в чьем случае, милый док?

– Вы же видели сами в чьем! – Врач, как мог, сохранял добродушие, тем не менее выбивая пальцами по краю стола мелкую дробь.

N уже нависал над ним:

– Значит, она еще и общается?!

– Напомню: вам не стоит бояться.

– Что же она приказывает?

– Я сказал: вы можете не беспокоиться!

– Что псюхэ навязывает этому жалкому господину?

– Весьма дурацкие вещи! – наконец рассердился доктор. – Раздать имущество, ходить в каком-то там рубище. Да стоит ли вас отвлекать?! Я сказал: та проблема, конечно, серьезна, но касается только его…

– Странно, но вы меня никогда не знакомили с товарищами по несчастью, – бормотал потрясенный N.

– А зачем? Что вы можете поведать друг другу? К тому же не сомневаюсь – контакты подействуют на вас угнетающе. Зачем лишний раз напрягаться? Не устаю утверждать: вы один из самых легких моих пациентов; об одном только умоляю – терпите. Изыскания в нашей области внушают мне оптимизм. Прорыв неизбежен – два-три года, и я вас обязательно вытащу. А пока, мой расстроенный друг, остается работа и спорт… Отвлекайтесь на что угодно: на спиртное, на скачки, на боулинг, на воскресные барбекю. Ждите, ждите, ждите, голубчик…

XLV

N послушался – выхода не было. Он уныло торчал на скачках, он устраивал барбекю. Часто бросая машину, он бродил, потерянный, в каких-то беспросветных трущобах. Между тем пение псюхэ становилось наглее и громче. И чем более док излучал уверенность, напирая на «технологии» и на «прорывы в науке», тем более N убеждался – разглагольствования об «изысканиях» есть всего лишь хорошая мина: именно с подобными разговорами вкупе с благостным выражением лица любой уважающий себя терапевт наклоняется к пациенту, на будущее которого не поставит фишку даже самый сумасбродный игрок.

XLVI

Оставим за скобками усилия, которые N потратил на то, чтобы втайне от благодетеля разыскать человека, устроившего ему своим незабываемым видом такой полноценный нокаут. И впрямь, зачем описывать лихорадку долгих, упорных поисков: суть опять-таки в том, что «тяжелый случай» наконец-то был найден, встреча оговорена, и вот N сидел уже в темной комнате совершенно пустого дома (стул под ним, табурет под хозяином). Жертву псюхэ скрывал сострадательный мрак.

XLVII

– Задавайте свои вопросы, а затем проваливайте, – проскрипело из темноты.

– Поначалу она неактивна? – произнес настороженно N. – Незначительные толчки?

– Да, – раздался все тот же скрип.

– Проходит несколько лет. Года два-три. Возможно, пять. Шевеление учащается?

Желтый сморщенный человек согласился.

– А затем несносная псюхэ начинает тихонько петь?

– Да, – кивнула в ответ темнота.

– Что потом? Я хочу это слышать?