Кокон
Шрифт:
12-ое апреля пришлось на субботу. Вечером, часов в десять, я только-только выпроводил молодежь (приходили Наташа Плеханова — взять очередную книгу, Ирка Бажанова и Сергей Прохоров, эти — просто потрепаться), выкупал пса, налил себе коньяку и расположился на диване с томиком Борхеса. Но насладиться чтением в тот вечер мне не удалось, — звонок в дверь возвестил о появлении новых гостей.
С мыслью о том, что в последнее время моя персона стала неестественно популярна, я поплелся открывать дверь. На пороге стоял Лёня
— Мы с планеты Земля! Прибыли с мирными целями, налаживать контакт и всё такое. Приветствуем тебя, марсианин! — поздоровался Лёня, и я догадался, что врачи сегодня проявили солидарность с последователями Королёва, то есть отмечали День Космонавтики.
— Лёня, — сказал я товарищу строго, — ты совсем рехнулся?! Зачем ты тащишь ко мне своих пациентов? Надеюсь, она не буйная?
— Это Грек, — представил меня девушке друг, бесцеремонно заволакивая её в коридор моей квартиры. — Как я и предполагал, вместо приветствия он начал хамить. Он слегка ущербный, путает хамство с остроумием, не обращай внимание. А вообще, он парень толковый, так что если что, можешь остаться. Я не обижусь.
— Лёня, что у тебя в руках? — спросил я, оттаскивая прыгающего на гостей Лариона.
— В руках у меня Лида, — отозвался он, пытаясь разуться и не уронить подругу.
— Я вижу, что это не Вася. В другой руке что?
— А… — Лёня поднял бутылку на уровне глаз, и пару секунд рассматривал, словно успел забыть о её существовании, протянул мне. — Ракетное топливо. На нём и шли.
— Какой милый пёсик! — проворковала девушка, и тут же добавила севшим голосом, — мне надо в ванную…
Лёня переместил подругу, куда ей требовалось, а сам пришел на кухню, где я уже достал стаканы и резал сыр.
— Итак, продолжим! — заявил он воодушевленно, но в этом воодушевлении присутствовали нервные нотки, Лёне не свойственные. Да и пьяные загулы не в его стиле. Мне подумалось, что с ним приключилось что-то неординарное.
— Тебя совсем не беспокоит общественное мнение? — спросил я товарища. — Ходишь с пьяной девкой в обнимку, не боишься, что Алёна узнает?
— На общественное мнение мне плевать, потому что послезавтра я покидаю этот проклятый городишко! — заявил Лёня, плюхнувшись на диван и закинув ногу на ногу.
Я насторожился, положил нож, внимательно посмотрел на товарища, спросил после паузы:
— В каком смысле «покидаю»?
— В прямом. Мне предложили работу в областной клинике, я согласился. Перебираюсь на пмж в нашу Уральскую столицу. По этому поводу и проставлялся. И Лида не пациентка, она — координатор. Кстати, она не замужем.
— Зато ты женат.
Я наполнил стаканы, протянул один Лёне. Михайловы уезжали, и, очевидно, навсегда. Мне неприятно было осознавать, но этот факт всколыхнул в моей душе волну едкой горечи.
— Тоже мне праведник нашелся, — отозвался Лёня. — К тому же, Алёна не едет.
— Что?! — я в удивлении уставился
— А что рассказывать. Она не хочет уезжать. Так и сказала: не поеду. А я, если откровенно, и не настаивал.
Лёня неторопливо приложился к стакану. Я пытался понять, нервничает ли он, но если его душу и обуревали жестокие стихии, на мимике и жестах это не сказывалось. С другой стороны, Лёня же хирург, то есть человек, по долгу службы обязанный уметь себя контролировать. Вот то его возбужденное «Итак, продолжим!» было единственным проявлением чувств, судя по всему.
Я сел за стол, глотнул виски, подкурил сигарету. Мне требовалось время переварить услышанное. Алёна оставалась, — это могло значить только одно: Михайловы разводились. Не скажу, что эта догадка меня поразила, потому что ещё две недели назад я предвидел такое развитие событий, но я не ждал его так скоро. Да и вообще, — одно дело догадка, совсем другое — реальные события.
— Так вы что — разводитесь? — спросил я, все ещё не веря до конца услышанному.
— Пока нет. Решили дать друг другу время на подумать. Вернусь через полгода, тогда и посмотрим.
— Мда… Новости, мягко говоря, неожиданные…
— Присмотри за ней, ладно?
— Я бы на твоем месте Грека о таком не просил, — даже не знаю, что толкнула меня на это достаточно честное заявление, то ли сногсшибательные новости, то ли алкоголь, то ли и то и другое, — вот вернешься через полгода, а мы женаты.
Лёня поднял на меня тяжелый взгляд, но мне уже начало надоедать его извращенное представление о супружеской верности, так что я продолжил довольно грубо:
— Это какой же сволочью надо быть, чтобы трахаться направо и налево, а от жены требовать целомудрия!
— Надо быть тобой, — невозмутимо парировал он.
— Я никому не изменяю! — моему возмущению не было предела.
— Потому что у тебя никого нет, — вдобавок ко всему эта скотина нашла место для ехидной улыбки, отчего я завелся ещё сильнее:
— Можно подумать в Ёбурге полгода ты будешь дрочить, вспоминая любимую жену! Как меня уже достала эта однобокая мужская справедливость!
— Мальчики, у вас там все нормально? — донесся из ванной обеспокоенный голосок. А я уже успел забыть о присутствии координатора Лиды в моей ванной.
— Конечно она тебя достала. Ты ведь эту справедливость исповедуешь уже 36 лет, — Лёня нагло улыбался во все зубы, и, черт возьми, он был прав. Я вернулся к стакану, отпил добрый глоток.
— Ну да хватит орать, — продолжил Лёня серьезно. — Я не собираюсь ограничивать жену в сексуальной свободе, к тому же это невозможно. Тем более — рядом с тобой. Но самое поразительное то, что я нисколько не ревную. Как-то всё выгорело, перегорело. Раньше сама мысль о том, что Алёнка может трахаться с кем-то другим могла довести меня до бешенства. Но со временем ревность притуплялась. Первые года три я не изменял ей, и даже мысли такой не появлялось. Теперь же мне всё равно.