Кокон
Шрифт:
— От паразиты! С утра уже!
— Чевой ты, Акимовна?
Из-за угла вышла другая женщина, тоже лет пятидесяти, в ватнике, валенках и в цветастом платке. В руках она держала большую плетеную корзину.
— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась Олеся. И схватила себя за плечи — озябла в свитерке-то! Хоть Макс и отдал ей куртку, но все же… — Здравствуйте, говорю, женщины!
Ноль внимания. Тихомиров понимающе переглянулся с Петровичем и облегченно вздохнул: ушли!
— Я говорю,
— Дак эти-то, паразиты, Иваничев с Мишкой, да с Колькою… Третий день жрут, паразитины, все мало! В сельмаге всю водку выжрали, эвон, к Тимошихе за самогонкой поехали.
— А-а-а! А я-то гадаю-думаю: чего тут трактор-то выл? Дак это они?
— Они, они. К Тимошихе поехали, паразиты! День тракториста, говорят…
— Так он осенью ишо был…
— У них почти кажной день — день тракториста!
Подмигнув на этот раз Олесе, Тихомиров вразвалочку подошел к одной из женщин и поводил перед ее глазами руками.
Никакого эффекта! Обе подружки как ругали промеж собой мужичков, так и продолжали ругать, не обращая ровно никакого внимания на Макса и, уж тем более, на стоявших поодаль Петровича и Олесю.
— Эт-то что? — хлопала глазами девушка. — Это что такое-то? Это что же — они нас не слышат? Глухие что ли?
— Нет, ма шери, — светски улыбнулся Максим. — Просто они, видишь ли, в ином измерении живут. Году в семьдесят пятом или что-то около, верно, Григорий Петрович?
— Судя по афише, все именно так и есть! — Инженер ностальгически щурился. — Я тоже поначалу не верил, Олесенька.
— По афише…
Девушка обернулась:
— 15 февраля… Ну и что же? Танцы. Цена билета 60 копеек. Играет ВИА… Не поняла — что играет? И какие копейки?
— А вон, посмотри выше…
А выше краснел лозунг: «Решения XXIV съезда КПСС выполним!»
— Двадцать четвертый съезд, Олесенька, в начале семьдесят шестого года был.
— Ой, да ну вас. — Девушка отмахнулась. — Что-то во все это не очень верится…
— Ага, а во все, что с городком нашим произошло — верится?
— Ну, вообще-то…
— И вот еще, смотри…
Как следует размахнувшись, Тихомиров ударил кулаком в афишный щит… Рука прошла насквозь… и так же легко вышла.
— Видишь? Это просто иллюзия. Мы здесь можем только смотреть и ничего не можем сделать. Даже поесть вряд ли сможем, впрочем, можно попробовать. Зайдем в чей-нибудь дом…
— Ой! — Олеся испуганно затрясла головой. — Может, лучше не надо? Давайте лучше вот в клуб зайдем — хоть погреемся.
— А вот это ты правильно заметила, — одобрительно кивнул Макс. — Обогреемся, передохнем — и обратно. На ту полянку с цветочками.
— С какими такими цветочками?
— Да с разноцветными, не видела что
Они вошли в клуб и с удобством расположились в фойе, в старых, обтянутых обшарпанным дерматином креслах.
Григорий Петрович принялся бродить по фойе — рассматривал висевшие на стенах фотографии. Потом вдруг обернулся:
— Вы пока тут отдыхайте, а я… я сбегаю в одно место. Проверю тут кое-кого… А? С полчаса времени хватит.
— Ну что ж. — Тихомиров пожал плечами. — Беги, Петрович. Только смотри не опаздывай.
— Да я быстро…
В узкое окно было видно, как инженер спустился по крыльцу, осмотрелся и решительно зашагал к магазину — деревянному, выкрашенному темно-зеленой краской, зданию с характерной вывеской — «Продмаг РАЙПО».
— Интересно, а почему мы через пол не проваливаемся? — краем глаза посматривая на суетящуюся уборщицу, негромко спросила Олеся. — Или сквозь стены не проходим?
Максим пожал плечами:
— Не знаю. Наверное, тут определенная сила нужна. Если вот головой в стенку броситься — думаю, проскочить можно.
Девушка улыбнулась:
— Пожалуй… Как ты меня нашел?
— По следам… Расспросил, кого смог. А ты как там оказалась?
Передернув плечами, Олеся закусила губу и некоторое время сидела молча, видно, переживала.
Тихомиров обнял ее за плечи, прижал к себе и крепко поцеловал в губы. Девушка не отпрянула, наоборот, потянулась к нему, и вот уже Максим стащил с нее свитер, обнажил грудь, принялся целовать взасос, так что девушка застонала, закатила глаза…
Уборщица загремела ведром…
— Ой! — Олеся торопливо прикрыла грудь рукою.
Максим тоже сконфузился, а потом громко расхохотался:
— Ты что? Она же нас и не видит, и не слышит…
И снова — жаркие поцелуи, объятия, и вот уже рука Максима мягко скользнула к Олесиным джинсам, расстегивая молнию…
И все равно девушка стеснялась уборщицы — пришлось уйти в зал, на сцену, там и примостились, на пианино…
— Ты знаешь, — тяжело дыша, шептал Максим, — я всегда тебя любил… всегда… даже когда мы расстались…
В фойе вдруг послышался какой-то шум. То ли уборщица уронила ведро, то ли кто-то пришел… Да, да — вот, заговорили…
Немного придя в себя, Тихомиров прислушался, придерживая Олесю за талию. Прислушался просто так, больше по привычке, ведь здесь их все равно никто не мог ни слышать, ни видеть…
— Эй, бабка! Я тебя спрашиваю! Ты что, оглохла, старая?
И ругательства. И грохот — словно кто-то бы полетел на пол. И — снова ругательства. И — недоуменное:
— Э, мужики? Это что здесь такое делается-то, а? Слышь, Жердяй… А ну-ка, ущипни-ка ее!