Кокс, или Бег времени

Рансмайр Кристоф

Коксу казалось, он понимает, что эти анфилады из огромных дворов и тесно связанных архитектурных сооружений, искусственные водопады, плоские каменные мостики и почти летящие террасы, все сплошь вымеренное и построенное по законам и пропорциям звездного неба, обрамляли упорядоченную вплоть до ударов сердца, вздохов и коленопреклонений придворную жизнь, подобно тому как гравированный корпус объемлет часовой механизм. И в конце прогулки все увиденное вправду представилось ему гигантским каменным часовым механизмом, чье движение обеспечивали не пружины и противовесы, а незримое сердце, вездесущая сила, без которой остановится не только этот механизм, но и само время, — Цяньлун.

Часы. Итак, он предложит императору

часы, которые вместе с Мерлином и двумя помощниками построит в этом дворце и поместит механизм в корпус, изображающий улитку, дракона или тигра и сделанный из материала более долговечного, нежели тысячелетия, — несокрушимое животное из платины, стекла, золота и дамасской стали, которое будет не просто отмерять, но пожирать время.

В день разлуки у Ворот Небесного Спокойствия Мерлин и помощники, прощаясь с Коксом, были подавлены, даже испуганы, однако наутро, когда под эскортом гвардейцев в кожаных латах явились к своему мастеру в его согретую большим камином и эмалированными жаровнями мастерскую, пришли в полный восторг. Отведенный им дом действительно оказался оборудован столь же удобно, сколь и дом их хозяина. Холода начали крепчать, и в каждом из пяти тамошних жилых помещений тоже стояли угольные жаровни, за которыми присматривали двое евнухов, да и в здешней мастерской благодаря без­ дымно тлеющим и источающим неведомый аромат древесным угольям было уютнее, чем когда-либо зимой у токарных станков ливерпульской или лондонской мануфактуры.

Ну да, у мастера был лотосовый пруд и розовые кусты во дворе, где пели птицы, однако же дом его товарищей окружал изукрашенную резьбой световую шахту, где плескался фонтан. Никто из них, в том числе и Мерлин, никогда не жил в этакой роскоши.

Здесь надобно разве что следить, сказал серебряник Локвуд, чтобы время бежало не слишком быстро и блаженный сон не закончился слишком рано. А Брадшо, механик по точным работам и второй помощник, поддакнул приятелю: по сравнению с Англией тут сущий рай.

Разве “Кокс и Ко” так уж плохо о вас заботилась? — спросил Мерлин, протягивая Коксу нечто вроде карты города, где ежедневный путь на работу, от дома помощников через Западные ворота до мастерской, отмечала извилистая красная линия. Ну так как? Разве “Кокс и Ко” плохо с вами обращалась?

Но восторги серебряника Арама Локвуда и механика Бальдура Брадшо словно бы успели улетучиться. Они больше не смеялись и пристыженно смотрели на пол, где колонна муравьев с превеликими усилиями старалась затащить в свое жилище и превратить в пропитание свинцово-серую ночную бабочку, которая сопротивлялась уже совсем устало и безнадежно.

Муравьиной колонне, должно быть, предстоял еще долгий путь, потому что лакированный пол был надраен как зеркало и входа под землю нигде не наблюдалось.

4 Ваньсуйе, Владыка Десяти Тысяч Лет

Снег в этом году пошел рано, и, к ужасу иных священников Пурпурного города, усмотревших в этом дурной знак, падал он крупными пушистыми хлопьями с голубого неба. Хотя для представления на открытом воздухе оперы, сочиненной юным двенадцатилетним принцем, придворные астрологи предсказали императору теплые солнечные дни, а в дворцовых садах еще цвели розы, однажды утром ветер переменился с западного на северный. Вот тогда-то и пошел этот зловещий снег. Сначала хлопья падали с небесной лазури изредка, поодиночке, словно заблудшие из далекого времени года, по­том все гуще, а в конце концов обернулись совершенно непроглядной пеленой, в которой исчезли улочки, площади, павильоны и дворцы.

Когда без малого через час снегопад утих так же внезапно, как и начался, Запретный город лежал окутанный холодной белизной, в которой не только поблекли

все краски, но слов­ но бы задохнулись и все голоса и шумы. Какая тишина — только солнце вновь сияло над заснеженными крышами дворцов, заставляя искриться снежинки и омытое талой водой кровельное золото.

Лишь спустя недели и лишь как весьма противоречивый слух в Пурпурном городе, а в конце концов даже в переулках Бэйцзина стали шепотом повторять, что именно астрологи — да-да, астрологи! — желая предупредить грозящее опровержение благоприятного прогноза погоды, начинили ракеты для фейерверка солью серебра и обстреляли ими облачный фронт, который уже не один день собирался перед цепью Шаньских гор. Рассеянной высоко над вершинами со­ли серебра полагалось разжать облачные кулаки и выпустить дождь, град, снег или что уж там было — подальше от города, а главное, подальше от глаз Великого.

Однако, словно притянутый трескучими, при свете дня бледными, как водяные знаки, едва различимыми в небе снопами фейерверка, вместе с эхом разрывов, бьющимся среди отвесных скал и пропастей Шаньских гор, поднялся порывистый ветер, который сгустил снег еще высоко над землею и унес его прочь, в небесные регионы над Запретным городом — и только там наконец-то отпустил на волю свой кристаллический груз.

Прежде чем началась метель, Кокс даже увидел над кровлями Пурпурного города двойную радугу и подумал, что эта игра красок на безоблачном небе есть климатическое явление, ограниченное географической широтою Бэйцзина, а за­тем, когда перед снежными вихрями накатила волна ледяного воздуха, укрылся у камина в своем доме. Когда вновь прояснилось и выглянуло холодное солнце, он вышел на улицу и восхитился сверкающим городом, сверкающими крышами и сверкающими, ослепительно белыми дворами, где не было никаких следов.

В последующие дни Джейкоб Мерлин, Арам Локвуд и Бальдур Брадшо каждое утро под эскортом безмолвных гвардейцев являлись на работу в дом своего мастера, а вечером их провожали обратно, причем Кокс никогда не отвечал на их вопросы, не говорил, что же именно они должны делать в приятном тепле за своими верстаками. Сокровища и блестящие автоматы, привезенные за многие тысячи морских миль из Англии для китайского императора, отвергнутые и неувиденные, давным-давно дрейфовали на борту “Сириуса” в Южно-Китайском море и найдут покупателей не раньше, чем в Иокогаме.

Дни оставались солнечными, но ветреными и очень студеными. Император якобы истолковал снег как знак того, что принцу-сочинителю следует извлечь пользу из своего абсолютного слуха и улучшить оперу, представление же оной отложить впредь до достижения высочайшего совершенства, — и, вероятно, поэтому до поры до времени не стал карать астрологов. А те не смели делать дальнейшие прогнозы и на коленях молили некого мандарина, который в ознаменование своего высокого ранга носил на одежде двух вышитых золотом леопардов, — молили о терпении: при пасмурном небе и осеннем ночном тумане звезды читать невозможно.

В тенистых дворах снег таял медленно. Из пастей драконов-драконов-горгулийлишь в полдневные часы капала талая вода, журчание которой вскоре после полудня уже умолкало.

Привезенные в матросских сундучках, ящиках и ларях материалы и инструменты для строительства автоматов и часов разложили согласно указаниям Джейкоба Мерлина на свету, белом, почти веселом зимнем свету, падавшем в окно мастерской, упорядочили и подготовили для выполнения императорского заказа, о котором Цзян и тот мог лишь предполагать, в чем он будет заключаться. Ведь из окружения Великого по-прежнему никаких указаний не поступало. Казалось, глубокая тишина, окутывавшая императора, стала еще непроницаемее из-за страха астрологов, опасавшихся, что кара за ложное предсказание все же их не минует.