Кольца анаконды
Шрифт:
– Действительно, и я совершенно прав. Поглядите на другие страны. Народ восставал и в Италии, каковая была и по сей день остается не более как пестрой смесью анахроничных принципалов. А Россия, управляемая царями, является краеугольным камнем деспотии в Европе. И Прага, и Вена тоже пережили народные восстания, как и Париж, и толпы захватывали контроль над городами. И их расстреливали войска.
По сравнению со всем этим условия в Англии, несомненно, идиллические. Но теперь Британия вступила в эту глупую войну, сделала ужасную ставку, решилась сместить избранное народом правительство, растоптать
Оба президента молча переглянулись, мысленно оценивая важность сказанного.
– Лично я никогда не рассматривал это в подобном свете, – промолвил Дэвис. – Полагаю, мы принимали нашу страну как данность и принимали эти достоинства как нечто само собой разумеющееся.
– Очень многое из того, что мы считаем естественным, может измениться, – ответил Милл. – Естественное правление Британии над американскими колониями было отменено этими же самыми восставшими колонистами. Я не уклоняюсь в сторону, когда говорю с вами о законах экономики. Если вы последуете за мной туда, куда я хочу вас повести, то дойдете до самой сути проблемы, с которой столкнулись.
Вы должны понимать, что истинной епархией экономической науки является производство, а не распределение, как считают многие. Этот факт имеет фундаментальную значимость. Экономическая наука о производстве связана с природой. Нет ничего произвольного в том, будет ли труд более производительным в этой отрасли или в той, ничего капризного или случайного в снижении плодородия почвы. Скудость и закоснелость в природе – реальные факты. Экономические правила поведения, открывающие нам, как довести до максимума плоды нашего труда, так же безличны и абсолютны, как законы, правящие химическим взаимодействием.
– Эти материи свыше моего понимания, – с недоумением посмотрел на него Джефферсон Дэвис.
– Уверяю вас, отнюдь. Просто пока следуйте за мной туда, куда я вас направлю. Законы экономики не имеют ничего общего с распределением. Как только мы произвели богатство, мы может делать с ним, что хотим. Мы можем разместить его, как нам заблагорассудится. Это уж общество решает, как следует его распределить, а общества бывают различными. Вы на Севере доказываете этот закон, потому что знаете, что нет «естественного» закона, решающего, как человек должен относиться к человеку. Это означает, что производственные отношения могут быть изменены, рабство может быть запрещено, а производство все равно будет продолжаться.
– Позвольте с вами не согласиться, – яростно тряхнул головой Дэвис. – Экономика Юга основана на институте рабства, и мы не можем существовать без него.
– Можете и, несомненно, будете. Принцип частной собственности еще не подвергался настоящему испытанию. Сейчас он находится в остром противоречии, из-за которого вы и воюете, с истинным определением собственности. Я заявляю вам, что человеческие существа не могут быть собственностью. Законы и установления Европы все еще отражают ее кровопролитное феодальное прошлое, а не дух реформ. Только в Америке может быть проведен этот жизненно важный
– Свобода для Юга совсем не то же самое, что свобода для Севера, – возразил Линкольн.
– Ах, как раз напротив! Вы, конечно, говорите о рабстве. Но мы должны взглянуть на экономические показатели. Рабство – это общественный институт, пошедший на спад с 1860 года, а рабство и хлопок могут процветать, когда земля дешева и плодородна. Цены на хлопок снижаются, и земля понемногу истощается. Разве это не так, мистер Дэвис?
– К несчастью, так. Перед войной цены на рабов упали, и многие мои знакомые плантаторы обнаружили, что держать много рабов – обуза.
– Сие есть слова, начертанные на стене невидимой рукой. Несмотря на весь этот фурор, никогда не было ни малейшей возможности, что рабство распространится на запад: земля там не подходит для этого. Рабство – обременительная и дорогая система и может давать доходы только до тех пор, пока имеется масса богатой, плодородной земли и мир дает хорошую цену за продукты грубого труда. Полагаю, эта возможность исчерпалась. С тех пор как началась блокада южных берегов, мир искал иные источники хлопка в таких странах, как Египет и Индия.
– Но рабство не прекратится оттого, что мы скажем ему об этом, – вставил Линкольн.
– Тогда мы должны создать ситуацию, когда оно более не понадобится. Вы сейчас вступили в войну против империи. Скоро она перерастет в экономическую, и вы должны взглянуть на свои ресурсы. Эта страна благословенна всеми натуральными ресурсами, которые вам нужны, и их надо пускать в ход. Юг должен стать таким же индустриальным, как и Север, чтобы производить материалы для мира и войны.
– А рабы? – поинтересовался Дэвис.
– Рабов больше быть не должно, – твердо ответил Милл. – Но плантаторам следует заплатить за освобожденных рабов. Это небольшие затраты по сравнению с затратами на продолжение сражений, менее чем половина стоимости дня войны полностью окупит освобождение рабов в Делаваре. Стоимость восьмидесяти семи дней войны освободит всех рабов в пограничных штатах и округе Колумбия. Рабство не исчезнет за одну ночь, но первые шаги все-таки следует предпринять. И одним из этих шагов должен быть закон о том, что более никто не может рождаться рабом.
– Что-то я не понял, – встрепенулся Линкольн; Дэвис тоже выглядел озадаченным.
– Именно так. Вы, джентльмены, должны позаботиться о принятии закона, согласно которому дети, рожденные от рабов, свободны. Таким образом, в течение одного поколения институт рабства прекратит свое существование. Первым делом должен быть распространен билль, объявляющий об этой перемене и приказывающий принять ее до тех пор, пока не будут приняты поправки к Конституции.
– Не нравится мне это, мистер Милл, – покачал головой Дэвис. – Ни в малейшей степени. Сделать это будет нелегко, а люди на Юге на такое не пойдут. И, откровенно говоря, я и сам это не очень-то одобряю. Вы просите людей Юга все переменить, изменить образ жизни и все, во что они верят. Это несправедливо и неприемлемо. Но какие жертвы понесет Север?