Кольцо Афродиты
Шрифт:
– Дурак,- сказала Ирина.
– Еще,- быстро сказал я.
Ирина слюняво поцеловала меня в ухо.
– Не сплю!
– подал голос дядька.
– А мы ничего и не делаем,- заметил я.
– Напрасно,- сказал дядька.- Могли бы воспользоваться моментом, пока я не спал.
И снова погрузился в бумаги.
– Еще?- спросила Ирина.
– Перебор,- ответил я.
– Очко,- подыграла мне Ирина.
– Твоя,- говорю,- взяла.
– Теперь ты сдаешь,- распорядилась она.
– Ладно,- говорю,- пойдем
Ирина поспешно зажала нос пальцами и гнусаво произнесла:
– Лучше водки.
– А нету.
– У меня есть.
Приоткрыла ящик стола и достала бутылку " Московской ". Дядька поднял голову.
– Эй, эй,- заволновался он.- А водку где достала?
– Мы уходим,- закричал я.- Рабочий день окончен.
Дядька посмотрел на Ирину с удивлением. Я посмотрел на нее без удивления .
– Где вас искать?- спросил дядька.- Если что...
– Если что?- с напором поинтересовался я.
– Тебе лучше знать.
И почему это всeм кажется, что мне лучше знать?
– Ирина,- продолжал меж тем неугомонный дядька.- У тебя срам есть?
– Есть, есть у нее срам,- заверил дядьку я.
– Тебе даже не снилось, сколько.
Одних срамных мест штук двадцать.
– Примкнись, Гоша,- одернула меня Ирина.
Делать нечего - я послушно примкнулся.
– Ну, как говорится, твои проблемы,- махнул рукой мой шеф.- Но - чтоб к завтраш-нему утру статья была готова.
– Бомба?- переспросил я.
– Сенсация! Накладные не забудь, дятел.
Дятел[1] схватил клювом накладные, подхватил в лапки Ирину, и мы полетели.
– Куда,- говорю,- полетим? В театр или ресторан?
– У тебя есть деньги на ресторан?
– Нет. Я думал, у тебя есть.
– Наглый ты, Гоша.
– Наглый,- с гордостью подтвердил я.- Так куда пойдем?
– К тебе.
И мы пошли ко мне.
ФИЛОСОФСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ Меня любят почти всe женщины. Одни - потому что я их не люблю, другие потому что я очень редко моюсь.
(КОНЕЦ ФИЛОСОФСКОГО РАССУЖДЕНИЯ)
Возле нашего дома толпились трое: дворник Саша Рогов, Ефим Парашин и Евлампия Вшивина-Паршивин.
ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Евлампия Вшивина-Паршивин была женой Вшивина и Паршивина. Не удивляйся Наш шоколадный читатель. Вшивин и Паршивин были бедными людьми и не могли позволить себе больше, чем одну жену на двоих. Евлампия была в своем роде очаровательна:
длинная, тощая с неожиданно упитанным мужицким лицом, с пучком редких сальных седых волос, произростающих от затылка и вниз, на спину. Передняя часть головы оставалась относительно лыса. Вшивин в шутку называл эту часть полигоном для блох. В правой части полигона (в области виска (там, где у нормальных людей пробиваются пейсы)) имелась воронка от взрыва. То была вмятина на черепе, приобретенная Евлампией в силу странного стечения обстоятельств, когда веселый Паршивин ударил ее по
( КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )
– Чо собрались, мужики?- окликнул их я.
– Да вот,- отозвалась Евлампия,- тут кто-то челюсть обронил.
В самом деле, на асфальте, вцепившись зубами в коржик лежала челюсть бабушки из Симферополя.
– То бабкина,- сообщил я.- Из Симферополя она.
– Ишь ты,- подивился Саша Рогов.- Откель доскакала!
Жадный Фима наклонился и прибрал к рукам и коржик, и челюсть.
– Але, Парашин,- скказал я.- Челюсть сдай. Я ее бабке передам. По наследству.
Парашин неохотно расстался с челюстью ( покажите мне человека, который бы охотно расстался с челюстью!), я положил ее в карман, открыл дверь ключем, и мы вошли в дом.
В полутемном коридоре Оксана мыла пол.
– А еще Сидорыч есть,- доверительно сообщил я.- Он покажется, когда мы будем в комнату входить.
Оксана подняла голову.
– Продолжаешь таскать в дом баб?
– А что ж ему остается, если ЗДЕСЬ ИХ НЕТ?- ответила Ирина.- Продолжай мыть пол, девочка.
Оксана принялась яростно выкручивать тряпку.
У дверей в мою комнату нас поджидал Сидорыч.
– Гош, дай кольцо поносить,- попросил он.
– Пошел на хуй, старый воздушный пердон,- ответил я, но вежливым тоном.
– Уй, Гоша, пидер!
– взволнованно вскричал Сидорыч.- Почему воздушный?
– Газов много выделяешь,- объяснил я.
– Сосед ваш?- официальным тоном осведомилась Ирина.- Подадим на выселение.
– Уй!
– шумно сглотнул Сидорыч и уставился наИрину со злобой и опасением.
– А кроме всeго прочего он - американский шпион,- наябедничал я.- Его по рации " гондоном " называют .
– Фашист, значит,- сурово уточнила Ирина.- Лишим пенсии.
– Все, уeзжаю в Вашингтон,- решительно обиделся Сидорыч.- Меня здесь не любят.
– А есть за что любить?- спросил я.
Сидорыч ничего не ответил; ушел злобно к себе, хлопнув дверью и принялся настраивать рацию.
– " Хороший человек ", " хороший человек ",- послышался его крякающий голос,- я - " гондон ".
– " Гондон ", " Гондон ", вас понял. Конец связи,- ответили из Вашингтона.
В комнате на старенькой поломанной радиоле сидел кот Тихон.
– Не чучело!
– воскликнули мы трое в один голос.
– Вот ЭТА уже лучше,- заметил Тихон, глядя на Ирину.- Я, кстати, неговорящий.
Это я так, перед бабами выебываюсь. Иди на хуй, Тихон. Уже в пути,монотонно продолжал кот.
– Какая милая киска,- просюсюкала Ирина.
– Чо?!
– взревел Тихон. И сам же себе ответил.- Через плечо.
С этими словами он замаршировал к двери, отдал честь на пороге и скрылся из виду, бросив на последок: