Кольцо Фрейи
Шрифт:
– Но еще не поздно! – продолжала Хлода. – Улла рассказала мне, что нужно делать. Ты можешь заменить ее! Ты ведь умеешь, я знаю, Горм и Тюра говорили, что ты способная… Ты отправишься в полет вместо Уллы и сама настигнешь его, а я буду помогать тебе и петь. Я отомщу за своих родичей, а ты спасешь своих.
Но не успела Гунхильда ничего ответить, как в круг света угасающего костра торопливо прихромал Кетиль.
– Йомфру, давай сделаем это сейчас! – воскликнул он, размахивая длинным ножом мертвой колдуньи с рукоятью из кривого отростка оленьего рога. – Это удобный случай! Это нож мерзкой
Он повернулся к Хлоде, по его лицу женщина сразу все поняла. Двое за двоих! Не издав ни звука, Хлода развернулась и бросилась бежать в темноту, прочь от костра, вниз по склону. Вскрикнув от досады, Кетиль бросился за ней, но куда ему, хромому старику, было угнаться за молодой проворной женщиной, спасающей две жизни, свою и ребенка! Беременность Хлоды была еще совсем не заметна и не лишала ее резвости, даже наоборот, давала прилив сил.
– Беги же за ней! – крикнул Кетиль, но Гунхильда не двинулась с места.
Тогда он метнул нож в темноту, туда, куда убежала Хлода; донесся глухой звук – лезвие вонзилось в дерево.
– Сдается мне, йомфру еще пожалеет об этом! – с досадой бормотал Кетиль, хромая обратно. – Ну, теперь уж ничего не поделать. Лучше нам теперь уйти отсюда – как бы эта троллиха не привела людей и не сказал, что это мы тут творим дурную ворожбу и жжем колдовские травы!
Гунхильда ожила: уйти отсюда поскорее ей очень хотелось. Сделав несколько шагов прочь от костра, она вдруг вспомнила кое-что и остановилась.
– Постой! Здесь же была третья женщина… старуха… Она стояла вон там и тоже пела, когда мы подошли.
– Йомфру тоже заметила? Сдается мне, это была не живая старуха… Она из тех, что не оставляют следов на снегу и в песке. Но теперь уж она далеко – ей пришлось убраться, когда прекратили петь вардлок и выплеснули «пиво духов».
Гунхильда передернула плечами и пошла прочь. Опираясь на рукоять Ключа от Счастья, она осторожно пробиралась вниз по склону среди камней и кустов, и даже наткнулась на свой брошенный плащ – что было очень кстати. Когда возбуждение схлынуло, от напряжения чувств и растраты сил она начала мерзнуть так, что стучали зубы. А может, к рассвету холодало.
***
Когда Гунхильда проснулась, было уже светло. Она ничуть не удивилась, обнаружив себя на вершине Дома Фрейра, в шалаше из еловых ветвей, на подстилке из лапника и шкур, укрытую шкурой и плащом, с ростовым топором под рукой. Она прекрасно помнила, почему и зачем здесь оказалась, и вещий сон, ради которого она сюда пришла, помнился совершенно отчетливо. Гунхильда содрогнулась, бросив мысленный взгляд назад в ночь: три норны у костра варили злые чары, чтобы погубить Харальда, а потом…
Гунхильда положила руку на рукоять секиры: твердое дерево было выглажено мужскими ладонями, многократно его сжимавшими, и ей было приятно к нему прикоснуться, будто это была живая рука самого Харальда. Каких же ужасов не приснится! Будто она своими руками убила одну из норн – среднюю… Но тут Гунхильда вспомнила, что младшая из норн имела лицо Хлоды. Вспомнила разговор,
Но неприятное чувство не проходило. Гунхильда помнила, что минувшей ночью ей открылось еще нечто ужасное… нечто непоправимое, какое-то большое горе… Она что-то знает, но память вытесняет это знание, не хочет допустить его… Но ведь придется вспомнить. Сейчас она встанет, пойдет назад в Эбергорд, и там Горм и Тюра спросят ее, какой сон послали ей боги. И надо будет отвечать. Беду от Харальда она отвела, но кто-то другой…
Хлода говорила, что лишь ценой смерти Харальда можно обезопасить ее собственных родичей, отца и брата. У Гунхильды упало сердце: неужели она, помешав ведьмам загубить Гормова сына, тем погубила свой род? Она закрыла лицо руками, не желая даже думать о возможности такого выбора. И тем более о том, что она, судя по всему, уже его сделала…
Но разве могла она поступить иначе? Что было бы, если бы после этой ночи Харальд не проснулся – там, в Хейдабьоре, умер бы во сне от неизвестных причин? Хлоду, конечно, никто бы не заподозрил. А вот ее, Гунхильду, вполне бы могли. Она-то ночевала вне дома, в священном месте, с обрядовым оружием, собираясь обращаться к богам! Люди решили бы, что она сделала совсем не то, что обещала: не пыталась увидеть вещий сон, а при помощи сейда отправила свой дух в полет и погубила врага своей семьи! При таком совпадении даже Горм, явно к ней благоволивший, усомнился бы в своей правоте.
Или она должна была отдать в жертву себя, лишь бы спасти двоих последних мужчин своего рода? Возможно, фру Асфрид решила бы, что так. Пожертвовать собой… и Харальдом… Умереть, броситься в бездну, увлекая за собой врага… Может, ей и следовало так поступить, но разве она принимала решение? Гунхильда помнила вспышку силы, наполнившей ее в те мгновения. Иное, высшее существо действовало ее руками, это оно смело злые чары, сожгло, будто пламя факела паутину в углу, а ей оставалось повиноваться воле богов. Значит, боги на стороне Харальда. А ей, как и многим героям древности, подобает с достоинством и твердостью принимать предначертанное.
Но нельзя же было вечно сидеть на вершине Дома Фрейра, будто валькирия на кургане, в обществе топора-бродекса. Солнце давно встало, под плащом и шкурами было жарко, пора выбираться из мира духов обратно к людям. Гунхильда выползла из шалаша и стала осторожно спускаться, используя древко секиры как посох. Подумать только, да неужели она ходила здесь глухой ночью, в темноте, почти бегом! Как только шею не свернула?
Она устала и проголодалась, хотелось умыться, расчесать волосы, поесть, отдохнуть в доме на лежанке… И все же Гунхильда брела не спеша, опираясь на Ключ от Счастья, будто ночные образы еще цеплялись за подол.