Кольцо нибелунгов
Шрифт:
— Вы обошлись с воином, как с мальчишкой, принцесса, и теперь нам следует бояться, что он вернется и, как оскорбленный мужчина, отомстит за это.
Выхватив меч из ножен, Гундомар ударил им по несущей балке зала.
— Ты наплевала на беды королевства!
— Нам следует усилить патрули на границах, — предложил Гизельгер. — Мундцук уже через несколько дней может напасть на Бургундию: вряд ли он проявит такое же понимание, как и его сын.
— И чем, по-твоему, помогут нам эти патрули? — задумчиво произнес Гунтер. — О чем они доложат? О том,
По щеке Кримгильды скатилась одна-единственная слезинка: железная хватка, сжимавшая ее сердце последние часы, наконец-то разжалась.
— Отец, мне… мне очень жаль… это было не…
— Молчи! — Гундомар по-прежнему был вне себя от злости. — Убирайся вон! Иди в свою комнату! Не хочу видеть тебя до тех пор, пока мы не найдем способ исправить последствия того вреда, который ты нанесла Бургундии. А если нам это не удастся — что ж, будешь сидеть взаперти до конца своей жизни!
Кримгильда вскочила и побежала вверх по лестнице. Гернот хотел последовать за сестрой, но отец запретил ему это делать.
— А ты останешься здесь! — рявкнул Гундомар. — Я даже знать не хочу, какие глупости моя дочь совершила из-за твоей болтовни! Я не желаю видеть тебя вблизи ее комнаты!
Король имел право принять подобное решение, и Гернот нехотя подчинился. Взбешенный и оскорбленный, он покинул тронный зал через другой выход.
Гундомар подошел к трону и устало опустился на него.
— Что же делать? Что нам теперь делать?
Гизельгер, Гунтер и Хаген собрались вокруг короля и стали советоваться.
— Конечно, наше войско ослаблено, — сказал Гизельгер, — но мы могли бы действовать неожиданно. Никто не станет помогать Мундцуку. Битва была бы быстрой и кровавой, но победа осталась бы за нами.
— Это безумие! — возразил Гунтер. — Мы растратим последние военные силы, и Бургундия превратится в спелое яблоко, которое сможет сорвать любое королевство, имеющее хотя бы десяток старых воинов. Нам нужно объединить запуганный народ, вдохнуть в него веру. Именно это должно стать целью нашей политики!
Гундомар ненавидел, когда ему предлагали сделать выбор из нескольких возможностей. Ему нравился путь, уже предопределенный судьбой и не требующий принятия каких-либо решений.
— Как я должен вдохнуть мужество во всех этих зайцев и цыплят, собравшихся за нашими воротами? Я ведь не могу дать им смелость, словно золотую монету!
Хаген нагнулся к Гундомару и тихо произнес:
— Наш король — победитель дракона!
Сыновья Гундомара испуганно отшатнулись.
— Король должен сам убивать дракона? Это невозможно! — выдохнул Гунтер.
— Хаген, ты же знаешь, что все эти разговоры во время трапезы служат только тому, чтобы убедить придворных в нашем желании действовать, — согласился Гизельгер. Очевидно, он тоже не особо спешил
Хаген промолчал, ожидая, когда сказанное им подействует на короля. Пока он не видел причин спорить с принцами.
— Гундомар — победитель дракона, — тихо пробормотал король, как бы пробуя слова на вкус. — Так мы восстановили бы репутацию королевства, народ прославлял бы меня, а Мундцук не осмелился бы на нас напасть.
Гизельгер и Гунтер со всей молодой пылкостью принялись отговаривать отца от поспешных решений, а Хаген незаметно удалился, снова спрятавшись в тень. Его дело было сделано, а все остальное приложится.
Хотя Гернот считался самым слабым из всех сыновей короля, у него была голова на плечах и он умел ею пользоваться. Он не нуждался ни в сильном покровителе, ни в интригах, поскольку знал, что у Гундомара нет времени следить за ним. Как бы горько ни было осознавать это, но Гернот не сомневался в том, что он безразличен своему отцу и поэтому может делать все, что захочет. Вот почему в последние дни Гернот все время был с сестрой. Он старался незаметно проникнуть в комнату Кримгильды, утешал ее, держа за руку, и пытался укрепить в ней веру в правильность своего поступка.
Гунны исчезли так же быстро, как и появились. Они поспешно разобрали шатры и отправились через Вормс к Рейну. В их поведении не было ничего такого, что свидетельствовало бы об их намерении отомстить за свое унижение. Тем не менее принц был обеспокоен — Кримгильда, по его мнению, переживала скорее душевный надлом, чем облегчение. Она не жаловалась на то, что судьба, возможно, обрекла ее на одинокую жизнь, жизнь без супруга, но иногда взгляд девушки становился пустым, словно ее душа покидала тело, пытаясь найти успокоение в другом месте. В такие моменты Герноту казалось, что он не понимает сестру, и впервые в жизни у него появилось ощущение, что Кримгильда не полностью доверяет ему.
Погрузившись в безрадостные мысли, принц шел по галереям замка к сестре. Он надеялся наконец-то вызвать ее на откровенный разговор. Внезапно Гернот увидел подол черной юбки, скрывшийся за углом. Многие женщины низшего сословия носили при дворе темные платья, и все же он не сомневался, кто пытался убежать от него.
— Эльза?
Юноша ускорил шаг и, свернув за угол, разглядел стройный силуэт дочери Хагена, которая как раз добежала до каменных ступеней.
— Эльза! — громко позвал он, на этот раз увереннее.
Девушка замерла на месте, скорее испуганная, чем обрадованная.
— Принц Гернот…
Он все-таки догнал ее. Девушка не пыталась подняться по лестнице и поэтому казалась еще меньше, чем обычно. Сейчас она едва доставала ему до плеча.
Странно, но ему показалось, что именно Эльза переживала душевную боль, которую он ожидал увидеть в Кримгильде: ее стройное тело было совсем худым, почти прозрачная кожа — бледнее, чем обычно, а под глазами пролегли тени, свидетельствующие о проплаканных ночах.