Кольцо Пяти Драконов

ван Ластбадер Эрик

Обе посмотрели на ночное небо, как, несомненно, делали в детстве, исполненные благоговения перед тайнами звезд. Теперь эта тайна спустилась с небес, поселилась на Кундале, изменила мир, и сегодня, глядя на те же звезды, они чувствовали только приближение смерти, грохот чудовищной цепи пугающе быстрого приближения гибели. Это была не та смерть, что приходит с последним обессиленным вздохом в старости или на поле боя. Эта смерть была бессмысленной. Всеобщее уничтожение, гибель всего мира. Слишком ужасно, чтобы думать об этом долго.

— Джийан, расскажи что-нибудь о себе. Джийан с радостью отвлеклась от мрачных мыслей.

— Начать

с того, что мы с сестрой близнецы.

— Я слышала, что в ваших краях близнецов изгоняют или убивают.

Джийан смотрела на огонь, глаза ее потемнели.

— История гласит, будто мать пыталась удавить нас с сестрой нашими же пуповинами. Нас спасло вмешательство отца. — Она наложила руки на раны Реккка. — Однако эту версию рассказал нам отец, который к тому времени имел все основания презирать мать. Он покинул нас ради Кэры, новой религии. Мне это кажется невероятным, но, возможно, у него были иные причины уйти. Вскоре после его ухода я услышала другую версию. Якобы он сошелся с повитухой. Женщина совершила ошибку, пригрозив ему разоблачением, и он убил ее, пока она не успела рассказать матери.

— Ужасно! — воскликнула Элеана. — Но какая из версий верна?

— Понятия не имею.

— А ты не можешь использовать колдовство, чтобы узнать?

— Нет, — резко сказала Джийан и отвернулась.

— Извини. Я не хотела причинить тебе боль. Джийан посмотрела через костер на девушку.

— Ворошить золу — опасное занятие, знаешь?

— Да, нас учат этому в раннем детстве.

— Почему же это опасно, Элеана?

— Часто на дне кучи прячутся пылающие угли. Если их потревожить, искры могут попасть на солому, иголки сосен-марр или на высохшее бревно, и тогда начнется пожар.

— Я видела, к чему приводят лесные пожары. Опустошение, — сказала Джийан. — То же самое и с прошлым.

Позже, когда они ложились спать, Элеана тихо промолвила:

— Я не колдунья, но и без того знаю: что бы ни говорили, Аннон не оставит мое сердце в одиночестве.

Джийан повернулась на бок, отвернувшись от девушки и заплакала по ребенку, которого она потеряла, по сыну, которого ей уже никогда не увидеть.

Риана инстинктивно попыталась Припрыгнуть, но ничего не вышло. Наверное, колдовство древней флейты каким-то образом перекрывало силовые ручьи: Риана совсем не чувствовала их, хотя знала, что они должны быть рядом. Она мысленно листала “Величайший Источник”, отчаянно выискивая средство борьбы. В Священных Книгах хад-атта не упоминалась, и теперь, на новых вершинах боли, она, кажется, поняла почему. Флейта принадлежала Кэофу, Темному колдовству, о котором ей известно очень мало.

Бартта опускала хад-атту все ниже. Риана старалась молчать, однако боль была слишком велика, и она закричала. Бартта стояла перед ней, по ее лицу текли слезы.

— Пожалуйста, Риана, скажи правду, — взмолилась она. — Только так можно положить этому конец. Я уберу хад-атту, я снова буду любить тебя. Ты получишь все, что я могу дать, все, что пожелаешь. Обещаю.

Бартта подошла ближе.

— Признание — благо для души. Стоит только начать. Я покажу пример: сама начну каяться. Я скажу тебе то, о чем никто не знает. Это вызвало бы ужаснейшую панику, если бы стало всем известно. Миины нет, Риана, — прошептала она на ухо девушке. — Миина ушла из нашего мира в какое-то другое, далекое место, для которого у нас нет названия. Мы слишком часто разочаровывали Ее, и Она ушла. — Бартта дрожала

от гнева и отчаяния. — Как Она могла?! Какое божество покидает Своих детей? Она не Богиня; Она — жестокое, бесчувственное чудовище. — Бартта выпрямилась с залитым слезами лицом. — Как править рамаханами, духовными вождями расы? Куда нам идти? Как держаться? Нам надо пережить оккупацию. Не важно, какой ценой; главное, мы выжили!

— Ты выжил на калллистоте, — сказал Курион, когда они шли по Променаду в Гавани. — Теперь мы покатаемся на корабле.

— Сейчас? Ночью? Курион нырнул под ограду.

— Скоро рассвет. Сейчас все рыбаки выходят в море. Набережная практически опустела. Там и тут, подобно оазисам в пустыне, виднелись огни ночных кабаков вроде “Кровавого прилива”. Молодежь курила лаагу на задворках, любовники разошлись по койкам. Пьяные саракконы спали.

Курион, стоявший по другую сторону парапета, повернулся к Кургану.

— Пришло время, Стогггул.

— Я не люблю море.

— Вы, в'орнны, глухи, немы и слепы. Почему мы любим океан, почему нас тянет туда, почему мы чувствует себя там как дома? Да потому, что в плавании нельзя совершить ошибки — ни единой. Ошибка, даже мелкая, вроде неправильной оценки ветра или течения, может привести к тому, что корабль перевернется и все, кто на борту, утонут. В океане некуда спрятаться от других или от себя. Мы вынуждены выходить лицом к лицу с самими собой. Понимаешь, Стогггул, такое противоборство гораздо труднее, чем сражаться с чужой расой, будучи маленьким винтиком армады. В городах, среди кишащих миллионов, очень легко потерять себя, скрыть свое истинное лицо в толпе. Потому мы любим неистовство морей и пустынь, которые открывают перед нами беспредельные возможности. Но ты не таков, Стогггул. В этом ты похож на своих сородичей.

Курган решился и поднырнул под парапет, присоединившись к сараккону, как раз когда тот шагнул в темноту. Донесся глухой стук — видимо, сараккон спрыгнул на палубу корабля. В этом ты похож на своих сородичей.

Колени подогнулись, когда подошвы сапог ударили в деревянную палубу. Его крепко встряхнуло. Палуба раскачивалась, задавая тревожащий ритм. Курган оступился, и крепкие руки Куриона поддержали его.

— К качке скоро привыкнешь, — сказал Курион, отдавая швартовы.

Корабль отошел от берега. Курган вцепился в борт мертвой хваткой. От ударов волн о корпус у него сжимались желудки. Юноша жадно смотрел на надежную каменную Набережную, отодвигающуюся все дальше с каждым ударом сердец.

Он обернулся, услышав громкий треск и хлопанье моноволокнистых парусов — гигантские треугольники разворачивались. Ветер наполнил их, и корабль помчался вперед, в море Крови.

Вставший у штурвала Курион хохотал. Сжав зубы, Курган с трудом добрался до сараккона, перебирая руками, как скалолаз, преодолевающий отвесную скалу.

— Курион, почему ты смеешься надо мной?

— По-моему, лучше смеяться над тобой, чем не замечать тебя, а, ничтожество?

Курион хлопнул Кургана по спине; по всему телу разлетелись осколки боли.

— Ты смеешься надо мной, потому что знаешь больше меня.

— Ты когда-нибудь уезжал далеко из Аксис Тэра? Я побывал во многих местах Кундалы и завел много друзей.

— Из Сопротивления?

— Что? Какой мне прок от кундалианского Сопротивления?

— Мне кажется, они хорошо заплатили бы за некоторые товары для черного рынка.