Кольцо с секретом
Шрифт:
Она некоторое время помешивала ложечкой в своей чашке какого-то суперчая, явно собираясь с мыслями. И наконец приступила к делу:
– Танечка… простите, вы позволите себя так называть?
– Да, конечно, как вам удобно.
– Благодарю вас. Меня тоже можно называть просто Риммой, – она вдруг виновато улыбнулась, – простите, никак не привыкну к тому, что на горизонте маячит цифра пятьдесят.
Я кивнула с пониманием.
– Итак, если вкратце, то дело вот в чем. У меня дочь от первого брака, Ольга, ей двадцать. С месяц
– То есть она проживает отдельно? – уточнила я.
– Да. Она с четырнадцати лет вполне самостоятельна, с тех пор как мы развелись с ее отцом. Она сначала уехала к нему. У нее немецкое гражданство. Потом училась в Нидерландах, окончила школу в Амстердаме. Затем вдруг решила вернуться в Россию, получила и российское гражданство, поступила у нас в университет, учится на втором курсе.
– И резиденция у нее тут есть?
– Да, отцовская квартира.
– Понимаю.
– После развода она выбрала его, и они были очень близки. Это несмотря на то что Якоб… так его звали…
– Он немец?
– Да, но наш, поволжский… да, так покойный Якоб был весьма авторитарен.
Она немного помолчала, и мне даже показалось, что эта Римма подавила вздох.
«Ты смотри. Что, не хватает русским женщинам крепкой мужской руки, пусть и иноземной? Удивительно!»
– В общем, в битве за дочь я сделала ставку на дружеские, доверительные отношения, нежели на сконструированные по вертикали. Возможно, я была слишком мягка, но просто не желала рвать тонкую ниточку доверия. Она была очень привязана к отцу, долгое время не могла принять развода. И потом, Ольга человек вспыльчивый, свободолюбивый, не терпит над собой даже признака диктата… помимо папиного.
«И кто ее за это осудит», – сочувственно кивая, подумала я.
– Понимаю. Можно Ольгино фото?
Римма протянула мне карточку в рамке:
– Вот ее портрет.
«Да-а-а, трудно вообразить маму с дочкой, до такой степени не похожих. Бьющая в глаза, вызывающая красота».
Голова такая гордо-прегордо посаженная, выступающие скулы с декадентскими тенями, длинная шея, ослепительно белая кожа, блестящие, чуть навыкате, глаза, вишневый рот с выпирающей нижней губой, черные-пречерные, явно татуированные брови, причем одна вздернута, что придает всему лицу исключительно надменный вид. Короткая стрижка с косой челкой, белокурые волосы. В ухе – аляповатая «анархия».
Очень красивая девушка, но ощущалось в ней нечто неприятное, животное, что ли.
«То ли гитлерюгенд, то ли дикая кобыла. Того и гляди вдарит задом, всхрапнет и умчится за горизонт», – подумалось мне.
– Да, вы правы, – вдруг подала голос Римма, – такая вот моя девочка.
– На каком факультете она учится?
– Государственное и муниципальное управление, по программе межгосударственного взаимодействия.
«Ничего себе международные управленцы у нас будут. Немка из Амстердама, с «анархией» в ухе. Кирдык
– Я прошу прощения, а ваш бывший муж точно скончался? Не может быть такого, что дочь решила вернуться к нему?
– Насколько я знаю, он скончался в Германии, похоронен в Мюнхене.
– Ольга зависит от вас в смысле финансов?
Римма замялась:
– Ну как вам ответить. Тут полными сведениями я не обладаю. Она наотрез отказывается принимать от меня какую-либо финансовую поддержку, но на что живет – сказать трудно. Возможно, отец оставил ей достаточную сумму ежемесячного содержания. Хотя Яша говорил мне, что основной кусок на депозите в немецком банке, и ей недоступен. По его завещанию Ольга не получит его до того, как истечет три года со дня замужества.
Я уловила замысел покойного папаши: «Ловко. По всей видимости, он не строил иллюзий относительно дочурки, та еще кобылица, вырвется на волю – и поминай как звали. Кстати…»
– Римма, я попрошу вас не обижаться. Как у Ольги с травкой, с алкоголем?
– Не курит и не пьет, – со стопроцентной уверенностью заявила мадам Еккельн, – ни капли. Я понимаю, вы можете не верить, но она презирает такого рода слабости, папина школа.
Так, версия пьяного загула отпадает. Не знаю, хорошо это или плохо.
– Теперь, пожалуй, главный вопрос: какого рода помощь вам требуется?
Римма вздохнула:
– Мне трудно сформулировать конкретно. Мне, как любой матери, хотелось бы знать, где она, все ли у нее хорошо…
– А как же телефон?
– Она не отвечает на звонки.
– Но телефон включен?
Римма достала гаджет, набрала номер, и мы вместе заслушали сообщение о том, что «абонент – не абонент».
– И так уже с сентября месяца? – уточнила я.
– Именно.
– А что говорят друзья из университета?
Она вздохнула:
– Танечка, она уже не ребенок, и это все усложняет. Она на втором курсе, и ни ее преподавателей, ни однокурсников, ни тем более друзей я не знаю. С одним разве что знакомы, но так, пару раз на чай заходил. В вузе со мной особо никто ничем поделиться не сможет. Тем более что учится она на вечернем. Сами понимаете, явку на занятия особо никто не контролирует. И к тому же семинарские занятия начались лишь с октября, и посещала ли она лекции весь этот месяц – я не знаю.
– Ну а списки присутствовавших?
Римма позволила себе улыбнуться:
– Танечка, ну неужели вы не помните, как эти так называемые списки формируются? Пустили листочки по рядам – ну и расписался каждый, за себя и за того парня.
– Да, в самом деле.
– А теперь представьте, если она вдруг узнает, что я навожу справки.
– И что же будет?
Римма покачала головой и закатила глаза.
– А как насчет соцсетей?
– Знаете, я как-то не очень владею этой квазикультурой. Да и времени особо нет.