Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые
Шрифт:
Минут пять он сидел, оглядывался, зевнул раз-другой и не удержался, положил сверток под голову, ладонь под ухо, колени к животу — классическая поза умудренного невзгодами странника — и уснул.
Менее чем через час его сон был прерван грубым окриком:
— Встать!
Сергей мгновенно сел, еще не понимая, где он и что случилось.
– Руки на колени! — послышалась команда.
Перед ним стояли два охранника, а командовал третий с лычками сержанта на погонах. Широкое скуластое лицо выдавало в нем калмыка или киргиза.
– Кто такой? —
– Проезжий, — хрипло ответил Сергей. — В Сусуман еду.
– Документы! — и протянул лапу.
Сергей полез в карман. Как он ненавидел сейчас этого человека! Должно быть, его чувство отразилось и на лице, было замечено во взгляде; калмык вдруг сделал шаг назад, а ладонь его легла на кобуру.
Командировочное удостоверение старший патруля разглядывал минуты три, его узкие глазки недоверчиво сверкали. Потребовал паспорт. И тоже читал, перелистывал медленно и не без подозрительности.
– Что делаешь в Ягодном?
– Жду попутную машину.
– Она к скамейке подъедет?
– Устал от дороги, уснул. Сейчас пойду на трассу.
Бдительный наряд мог бы и уходить, но черный штамп в паспорте все-таки насторожил сержанта.
– За что сидел? — спросил он.
– За пьянку, — все более сердясь, брякнул Морозов. — Алкоголик я. Когда выпью, не помню, что делаю.
И сержант успокоился, подобрел. Он протянул паспорт. С такими бродягами все просто. А вот с врагами народа, даже если у них паспорт… Скажи Сергей правду, его непременно отвели бы в райотдел НКВД, там очень просто мог отсидеть в камере, до выяснения личности, и день, и неделю. И никто не понес бы наказания «за бдительность».
Наряд ушел, Сергей опять лег, потянулся, но сна уже не было, досада, даже злость владели им. Вот такая жизнь «на крючке».
В шоферской столовой пришлось показывать командировку, после чего ему дали обед. А вскоре он уже сидел в кузове грузовика на тяжелых мешках с крупой. По сторонам мелькали серые и голые сопки, уныло смотрелись в долинах перемытые бугры пустой породы, лес показывался только в узких распадках. В этом каторжном краю было грустно и просторно.
Впереди замаячила одинокая остроголовая гора; сквозь версты проглянул знакомый Морджот.
На каком-то крохотном поселке дорожников пассажир из кабины вышел, Сергей перебрался на его место. Молодой шофер прежде всего узнал, кто он и откуда. И проявил повышенный интерес. Агроном?.. Первый раз везет агронома. Вдруг придется побывать в его совхозе, где огурцы-помидоры. С некоторой неловкостью сказал мечтательно:
– Слышь, а я уже начисто забыл, какой у огурцов запах. Четвертый год здесь, почти два провел за проволокой, столько же — за баранкой. И все на крупе и всухомятку.
– Куда теперь едешь? — спросил Сергей.
– Далеко. На Аркагалу. Не бывал в тех краях? Шахты угольные и еще какие-то. Одним словом — каторга.
– Лагеря?
– Каторга, — повторил он. — Настоящая. Для тех, кому был дан расстрел, а его заменили пятнадцатью,
– Не верится, — подавленно сказал Сергей. — Чтобы в двадцатом веке, да еще у нас… Ну, ладно, насильники, убийцы там. А эти кто такие?
– Которые на товарища Сталина покушались. Шпионы которые. Ну, вредители тоже. Грамотные. Только грамота им ни к чему, так я понимаю. Живыми оттуда не выходят. Ногами вперед — и в яму.
– А кто же уголек добудет, когда всех ногами вперед?
– Других привезут. Карусель, будь здоров!
Минут пять ехали молча. Сергей глубоко вздохнул, отогнал страшное видение. Сказал: — Ну, брат…
– Ты вот что. Никому про это самое… Иначе нас обоих, понял?
– Не беспокойся.
Опять помолчали. Шофер прокашлялся и вспомнил об огурцах.
– Если заеду, угостишь?
– Спросишь агронома. — И назвал себя. — Угощу.
– Я не так, не задарма, — поспешил сказать шофер. — Я за деньги. Почем они за кило?
– Не продаются. А угостить — угощу. Вспомнишь и запах, и вкус. Сам-то из каких краев?
– Клепиковский я. Есть такой городок близко от реки Оки. В лесах-болотах. Не слышал?
– Бывать не бывал, а знаю. Я ведь тоже рязанский. Из Скопина.
– Ну, земеля! — шофер и ладони от баранки оторвал. — Непременно заеду! Потолкуем про родные края. Вот куда нас турнули. На край света.
– Аркагала — край?
– Была — край. А теперь трасса оттуда пошла заворачивать дальше на запад, еще одна ветка на север, туда нынешним летом везли и везли. Кого только нет! Все из новых областей, потом от Балтийского моря, которые присоединились. Здоровые мужики, а уж напуганные — страсть! Чего не спросишь — ни слова не скажут, только белыми ресницами хлоп-хлоп. И отворачиваются.
– Не понимают нашего языка?
– Вроде понимает. Не хотят они разговаривать с русскими. Во, какую мы славу себе заработали! Потому как — штыком работали.
На Колыме уже ходил слух о том, что происходило на Западной Украине, в Литве, Латвии, Эстонии, куда вошли наши войска и встали лицом к лицу с германскими войсками на новой границе. Вспомнились польские солдаты и офицеры, работающие сегодня на прииске «Светлом». Сколько же лет должно пройти, чтобы редкие уцелевшие, их дети и внуки могли глянуть на русского человека с улыбкой дружелюбия? Холодная Колыма постепенно становилась тюрьмой не только для «врагов народа», но и для соседних славянских народов — международным концлагерем! И это в сороковом году, когда сам воздух уже был пропитан ужасом близкой кровопролитной войны, которой миновать нельзя…