Кольцо Соломона
Шрифт:
— Неужто ты, Септимус, сомневался во мне? Разбойники истреблены, все, как было велено. Я официально сообщу об этом царю во время очередной аудиенции.
— А не мог бы ты взять меня с собой к царю? — спросила Ашмира. — Меня так раздражают эти проволочки!
Некоторые волшебники фыркнули. Хаба с улыбкой окинул их взглядом.
— Да, как видите, юной Кирине не терпится. Знали бы вы, чего мне стоит ее удержать! Милая моя жрица, к Соломону не являются без приглашения. Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, чтобы ускорить дело, но тебе придется
Ашмира склонила голову.
— Благодарю…
— Хаба! — Маленький визирь, восседавший во главе стола, нахмурился и властно постучал пальцем по столу. — Ты так уверен, что Соломон снова будет рад тебя видеть? Да, конечно, ты, похоже, и впрямь уничтожил каких-то разбойников, это замечательно, однако твоя небрежность на Храмовой горе его глубоко расстроила, а он становится все раздражительнее с возрастом. Не будь так уж уверен, что у тебя все пойдет как по маслу!
Ашмира, смотревшая на Хабу, увидела, как что-то шевельнулось в глубине его бархатных глаз, что-то вынырнуло на поверхность, нечто такое, отчего ее душа невольно отшатнулась. Потом это исчезло, и Хаба рассмеялся:
— Хирам, Хирам, неужто ты в самом деле сомневаешься в моих суждениях?
Волшебники внезапно притихли. Хирам встретился глазами с Хабой. Он выплюнул на стол оливковую косточку.
— Да, сомневаюсь.
— Дело в том, — продолжал Хаба, — что я знаю царя не хуже тебя. Он ведь любит всякие безделушки? Ну так вот, я заглажу свою провинность маленьким подарком, новой диковинкой для его коллекции. Вот она. Славная вещица?
И он поставил на стол круглую бутылочку из прозрачного хрусталя, украшенную цветочками. Горлышко было опечатано свинцовой пробкой; за хрустальными гранями мелькали разноцветные огоньки и полосы.
Один из сидевших поблизости волшебников взял бутылочку в руки, внимательно рассмотрел и передал дальше.
— Я вижу, оно утратило всякий облик. Это нормально?
— Возможно, оно до сих пор без сознания. Оно сопротивлялось Заточению.
Длинноволосая женщина крутила и вертела бутылочку в руках.
— Что это, жидкость? Пар? Какие все-таки гнусные, противоестественные твари! Только подумать, что все, что от них остается, — вот это!
Когда бутылочку взял в руки визирь, зеленоглазая мышь шарахнулась прочь и закрыла мордочку лапками.
— Да, милая безделушка, — нехотя сказал Хирам. — Ишь, как огоньки мигают — ни разу не повторились!
Бутылочка обошла вокруг стола и вернулась к Хабе, который поставил ее рядом с собой. Ашмира была зачарована. Она коснулась хрусталя — к ее изумлению, оказалось, что холодные стенки слегка вибрируют.
— А что это? — спросила она.
— Это, моя дорогая, — рассмеялся Хаба, — джинн четвертого уровня, загнанный в бутылку. Он просидит там до тех пор, пока это будет угодно Соломону.
— А точнее? — спросила длинноволосая женщина. — Который это джинн?
— Бартимеус Урукский.
Ашмира вздрогнула, открыла было рот, но тут же сообразила,
Другие волшебники, очевидно, тоже узнали это имя. Они одобрительно загомонили.
— Отлично! То-то дух Иезекииля порадуется!
— Гиппопотам? Да, Хаба, ты прав: Соломон будет доволен таким подарком.
Ашмира уставилась на Хабу.
— Ты заточил здесь духа? Но ведь это довольно жестоко, разве нет?
Волшебники, сидевшие за столом — молодые и старые, мужчины и женщины, — разразились раскатистым хохотом. Хаба ржал громче всех. Когда он вновь взглянул на Ашмиру, взгляд у него был снисходительный, глаза покраснели и затуманились от вина.
— Жестоко? По отношению к демону? Это противоречие в терминах! Не забивай этим свою хорошенькую головку. Это был гадкий, вредоносный дух, о нем никто жалеть не станет. Кроме того, рано или поздно он обретет свободу — через несколько сотен лет!
Разговор перешел на другие темы: болезнь волшебника Рувима, приборка в башне Иезекииля, нарастающая склонность царя Соломона к затворничеству. Судя по всему, в последнее время он все реже и реже показывался во дворце, если не считать регулярных советов в садовом чертоге. Даже Хирам, его визирь, имел к нему доступ лишь в определенные часы. Похоже, теперь он интересовался в основном строительством храма; а помимо этого, держался в стороне от дел. На своих волшебников он тоже почти не обращал внимания, если не считать частых приказов во время советов, которым волшебники нехотя повиновались.
— Твой поход в пустыню, Хаба, — это сущая безделица! Вот мне завтра придется отправиться в Дамаск и велеть своим джиннам отстроить его разрушенные стены.
— А я еду в Петру, строить зернохранилище…
— А мне придется заниматься орошением какой-то дрянной ханаанской деревушки…
— Ох уж это Кольцо! Соломон думает, что с нами можно обращаться точно с рабами! Если бы только…
Ашмира почти не прислушивалась к их жалобам. Она взяла в руки бутылочку и медленно поворачивала ее в пальцах. Какая легонькая! Что за удивительное вещество находится внутри? За хрустальными стенками кружились и вспыхивали крошечные цветные пятнышки, точно увядающие лепестки, опускающиеся на озерную гладь. Она вспомнила джинна, молчаливого, с серьезными глазами, вспомнила, как они стояли рядом в заваленном трупами ущелье…
Многие из гостей царя Соломона, бывшие в зале, уже потянулись в сторону лестницы, хотя многие другие еще оставались за столами, подъедая остатки яств. Сидевшие вокруг волшебники все сильнее оседали в своих креслах, говорили все громче, пили все больше…
Она снова взглянула на бутылочку, которую держала в руках.
— Да-да, изучи ее хорошенько! — Хаба навис над нею и смотрел на нее разъезжающимися глазами. — Тебя ведь влечет ко всему необычному и удивительному. А у меня в башне хранится множество подобных диковинок! Редкостные, изысканные вещицы! Завтра сама увидишь!