Кольцо Соломона

Страуд Джонатан

Я собрался с духом и остановился; между пальцами у меня вспыхнуло пламя.

В воздухе надо мной раздалось хлопанье крыльев.

Тень вздрогнула; тянущиеся ко мне пальцы отдернулись. В мгновение ока она устремилась назад по утесам, усохла, съежилась, приобрела обычные пропорции. Потом съежилась еще сильнее и исчезла.

Кто-то кашлянул у меня за спиной. Я развернулся, держа наготове Взрыв, и увидел широкоплечего, пузатого нубийца, который развалился на скале, деловито отряхивая когтистыми пальцами с плеч лед, оставшийся на них после полета, и смотрел на меня с отстраненной усмешкой. Крылья он носил в традиционном стиле месопотамских джиннов: оперенные, но при этом две пары, как у насекомых.

— Что-то

ты нервный, а, Бартимеус? — сказал Факварл.

Я тупо смотрел на него. Потом снова развернулся и уставился назад, на дорогу. Утесы выглядели тихо-мирно — безмолвные планы, наполненные светом и тенями. Ни одна из теней не имела знакомой формы. Ни одна из них не двигалась.

Голубое пламя, струившееся у меня по пальцам, зашипело и угасло. Я растерянно почесал в затылке.

— Сдается мне, ты обнаружил что-то любопытное, — сказал Факварл.

Я по-прежнему не отвечал ни слова. Нубиец обогнул меня, опытным взглядом окинул последствия битвы на дороге.

— Что-то не похоже на тебя — так перепугаться при виде лужи крови и кучки песка, — заметил он. — Зрелище неаппетитное, я понимаю, но все-таки не Кадеш. [40] Видывали мы и похуже.

Я по-прежнему ошеломленно озирался вокруг. Но никакого движения заметно не было — только ветер трепал жалкие лохмотья, повисшие на скалах.

— Не похоже, чтобы тут кто-нибудь выжил… — Факварл подошел к изуродованному трупу посреди дороги, потыкал его сандалией и хмыкнул. — Признавайся, Бартимеус, что ты делал с этим бедолагой?

40

Битва при Кадеше — большое сражение между египтянами, возглавляемыми Рамзесом Великим, и хеттами под командованием царя Муваталли, которое имело место в 1274 г. до н. э. Мы с Факварлом сражались в нем в разных подразделениях фараонова войска и участвовали в последней атаке, во время которой армия фараона взяла в клещи и вытеснила с поля битвы вражеских утукку. В тот день было совершено немало великих подвигов, и не только мною. Два столетия спустя поле битвы по-прежнему представляло собой выжженную пустошь, усеянную костями.

Тут я пришел в себя.

— Когда я прилетел, все так и было! Ты на что, вообще, намекаешь?

— Да ладно, Бартимеус, не мне осуждать твои маленькие слабости! — сказал Факварл. Он подошел ко мне, похлопал меня по плечу. — Успокойся, шучу я, шучу. Я же знаю, что ты бы не стал отъедать головы у мертвецов!

Я резко кивнул.

— Спасибо. Нет, не стал бы.

— Насколько я помню, ты предпочитаешь сочную попку!

— Ну да, ну да. Это куда питательнее.

— В любом случае, — продолжал Факварл, — раны явно старые. Он лежит тут со вчерашнего дня, или я ничего не смыслю в покойниках. [41]

41

В покойниках он разбирался превосходно.

— И магия вокруг тоже старая, — добавил я, созерцая раскиданные останки. — В основном Взрывы, и довольно мощные, хотя местами попадаются и Судороги. Ничего особенно утонченного, грубая мощь.

— Утукку, думаешь?

— Я бы сказал, что да. Я нашел отпечаток лапы: большой, но не настолько, чтобы принадлежать ифриту.

— Что ж, Бартимеус, мы наконец-то напали на след! Я бы предложил немедленно отправиться к хозяину и сообщить ему об этом, но давай посмотрим правде в глаза: тебя он слушать не захочет.

Я еще раз огляделся по сторонам.

— Кстати, о Хабе, — вполголоса сказал я, — со мной

сейчас случилась странная штука. Вот ты, когда прилетел сюда, не заметил, случайно, что здесь кроме меня был кто-то еще?

Факварл покачал своей блестящей головой.

— Да нет, ты был один, как перст, разве что нервный какой-то. А что?

— Ничего, просто мне показалось, что тень Хабы… — Я осекся и выругался. — Да нет, мне не показалось — я точно знаю, что она тянулась ко мне, вверх по долине! Вот только что! Но тут явился ты, и она тут же смылась.

Факварл нахмурился.

— Правда? Хреново дело!

— Объясни.

— Ну, это означает, что я практически спас тебя от довольно мерзкой участи. Только пожалуйста, Бартимеус, никому не слова, не порть мне репутацию! — Он задумчиво потер подбородок. — Однако странно, что Хабе пришло в голову напасть на тебя тут, в глуши, — сказал он. — Отчего бы не прямо в лагере? Зачем эта скрытность? Весьма занимательный вопрос!

— Очень рад, что тебя это занимает! — рявкнул я. — Лично мне это занимательным совершенно не кажется!

Нубиец ухмыльнулся.

— Ну а ты чего хотел? Откровенно говоря, довольно странно, что ты до сих пор жив. Хаба на тебя зуб держит за ту историю с гиппопотамом. И это не считая твоих личных особенностей. Этих двух причин вполне достаточно, чтобы тебя укокошить.

Я взглянул на него искоса.

— Моих личных особенностей? Это каких же?

— Ну ты и спросишь! Знаешь, Бартимеус, я воробей стреляный, но таких духов, как ты, больше не встречал. Гули [42] — не подарок, и ларвы [43] тоже, у них у всех ужасные манеры, но, клянусь Зевсом, они хотя бы не влезают в разговор, пока их не спросят, и не задирают более старших и могущественных, как ты. Давай посмотрим правде в глаза: один твой вид способен взбесить даже самого трезвомыслящего духа.

42

Гуль — одна из низших разновидностей джиннов, обитатели кладбищ, питающиеся тем, что выроют из могил.

43

Ларва — довольно противная разновидность бесов, с огромными плоскими ступнями и крадущейся походкой. Преследует путников в уединенных местах, нашептывает, зовет их — и приводит навстречу смерти.

То ли дело было в пережитом потрясении, то ли рожа у него была чересчур уж самодовольная, но я не выдержал. По рукам у меня побежало голубое пламя; я в ярости шагнул ему навстречу.

Факварл негодующе фыркнул. Вокруг его пухлых ладоней заметались зеленые молнии.

— Даже и не думай! У тебя нет шансов!

— Ах вот как, друг мой? Так вот, разреши тебе напомнить, что…

Я осекся; голубое пламя внезапно потухло. Факварл уронил руки одновременно со мной. Мы молча застыли посреди дороги, стоя друг напротив друга и насторожив уши. Оба мы почуяли одно и то же: почти неощутимое изменение планов и время от времени слабые, но отчетливые толчки. Ощущение было знакомое, и источник его находился где-то неподалеку.

Это вызывали джиннов.

Мы как один взмыли в воздух, позабыв раздоры. И как один сменили облик. Двое орлов (один жирный и противный, другой — эталон птичьей грации и красоты) поднялись над утесами. Мы кружили над пустыней, затянутой буровато-белым жарким маревом.

Я проверил высшие планы, где цвета не такие яркие и меньше отвлекают, и издал торжествующий клекот. На юге над землей двигалось что-то светящееся. Огоньки — очевидно, несколько духов — собирались туда, где торговый тракт шел через ущелье меж голых скал.