Кольцо вечности
Шрифт:
Медленными, размеренными движениями Сисели начала убирать в кабинете. Обоям было не меньше тридцати лет — синие и бурые хризантемы на грязноватом фоне. Сисели мысленно решила заменить их кремовыми и выбрать новые шторы — зеленые или бледно-розовые, когда Грант вдруг открыл глаза и спросил:
— Хочешь поговорить?
— Нет, — сказала Сисели.
Он потянулся и сел.
— Все равно придется.
Она покачала головой.
Он отодвинул чайный столик, сел прямо, положил руки на подлокотники и посмотрел на нее в упор.
— Мы должны поговорить, Сисели. Лучше разобраться со всем сразу. Ты уехала к родителям
Она опять покачала головой. Презрение, копившееся несколько месяцев, вспыхнуло в ней и вызвало тошноту. Когда она думала, что Гранта арестуют, Марк убьет ее, а Гранта повесят, ей не было дела до того, что произошло между ней и мужем. Это случилось в другом мире, в другой жизни, потерявшей свое значение. Она покачала головой.
Голос Гранта стал твердым.
— Придется. Я хочу знать, с чего все началось. Мы были счастливы, и вдруг ты уехала, заявила, что я женился на тебе только ради денег и ты меня раскусила. И теперь я хочу знать, с чего это тебе взбрело в голову.
Сисели тоже села. В камине еще догорал огонь.
— Не делай вид, будто ты ничего не понимаешь!
— Я действительно ничего не понимаю. Объяснись.
— Грант, ты же сам, своими руками отдал мне то письмо!
— Какое письмо?
— От твоей кузины Филлис Шоу, с которой вы вместе росли. Ты сказал: «Вот письмо от Фил, если повезет, они будут дома к Рождеству. Она славная, ты ее полюбишь». Ты открыл правый ящик стола, порылся в нем, вынул письмо и отдал его мне. А потом ушел.
Грант кивнул.
— Да, я уехал на встречу с Джеймсом Рони. А когда вернулся, узнал, что ты ушла и оставила записку о разводе. Ты отказалась видеться со мной, не отвечала на письма и вообще вела себя странно.
Глаза Сисели блеснули.
— Вовсе не странно!
— А мне так показалось. Может, все-таки объяснишь, в чем дело?
— А ты не помнишь, что было в том письме? — В ее голосе зазвенело негодование.
— Не припомню ничего, что могло оскорбить тебя.
— Какая у тебя короткая память!
Грант по-прежнему сидел неподвижно, покачивая ногой. Но голос его стал резче.
— Я действительно не могу вспомнить ничего особенного. Если я что-нибудь упустил, будь любезна напомнить мне.
— Ты правда ничего не помнишь?
— Возможно, я невнимательно прочел письмо. Посуди, разве я стал бы показывать его тебе, будь в письме что-нибудь оскорбительное? А теперь говори, что там было.
Сисели сидела прямо; она была бледна, только на щеках пылал румянец.
— Не понимаю, как ты мог забыть такое! Не знаю, зачем ты вообще показал мне то письмо. Я постоянно думаю об этом и теряюсь в догадках. Эти строки я прочла на второй странице, как только ты ушел. Я стояла у окна и читало письмо. Вначале говорилось о жаре. Потом я перевернула страницу. У твоей кузины очень разборчивый почерк. Она писала: «Сисели Эбботт можно посочувствовать. Я знаю, как ты к ним относишься. Твое „она просто смуглая худышка“ не слишком обнадеживает: я слышала, что она довольно мила. Одна из сестер Джералда, толстая Мэри, училась с ней в школе. От нее я и узнала, что леди Эвелин Эбботт завещала Сисели все свое состояние. Теперь богатых наследниц не так уж много, а к ее внешности ты привыкнешь. Мэри уверяет, что ее не назовешь дурнушкой».
На лице Гранта
— О, Сисели! — воскликнул он.
Сисели сжата губы в тонкую алую линию.
— Бедняжка моя, как мне жаль! Это было не то письмо.
— Вот как? А по-моему, оно пришлось кстати.
— Дорогая, ты не посмотрела на дату?
— Нет.
— Письмо у тебя?
Она вспыхнула.
— Разумеется, нет! Ты думаешь, я могла сохранить его? Я разорвала его в клочки и сожгла их.
Он со смехом объяснил:
— Вот к чему приводят вспышки гнева, Сисели! Если бы ты взглянула на дату, ты поняла бы, что письмо написано год назад, в январе.
Сисели метнула в него недоверчивый взгляд.
— В январе? Но ведь твоя кузина писала про страшную жару!
— Конечно, ведь она живет в Южной Африке. Неужели тебя ничему не научили в школе?
Сисели стыдливо потупилась.
— Вот так-то, детка. А теперь послушай меня. Приехав сюда, я написал Фил, что не представляю себе, как оплатить расходы на похороны, а тем более — на какие средства содержать поместье. В ответ она предложила мне жениться на богатой наследнице, уверяя, что таких полным-полно. И предложила тебя, соседку, школьную подругу Мэри, сестры Джералда — что может быть лучше? Я ответил на письмо после того, как познакомился с тобой на том кошмарном чаепитии в присутствии миссис Боуз. Тебя затащили туда силой. Ты дулась и молчала.
Сисели вскинула голову.
— Я злилась на маму — она не разрешила мне надеть только что купленную шляпку. Разгорелась бурная ссора. Шляпку я купила сама, мне не хотелось всю жизнь подчиняться маме.
— Бедная Моника!
— А меня ты не жалеешь?
— Ладно, бедная Сисели. Скажем так: ты выглядела неважно, как любой человек, когда он чем-то раздражен. В тот вечер я написал Фил и объяснил, что ты — смуглая худышка, которая все время молчит, и в ответ она прислала мне то самое роковое письмо.
— А потом? — выпалила Сисели, понимая, как много зависит от его ответа.
— А потом, детка, я влюбился в тебя.
Он поднялся, подошел к ней и взял ее за руки.
— Сисели, посмотри на меня. Это очень важно. Если ты мне не веришь, мы расстанемся. Но подумай хорошенько. Вспомни обо всем, что у нас было!
Он притянул ее к себе.
— Да, я влюбился в тебя. Буду откровенен: если бы у тебя не было ни гроша, я наступил бы на горло своим чувствам — я просто не мог позволить себе жениться на девушке без средств. Мне следовало быть предусмотрительным. Я старался выкрутиться, оплатил похоронные расходы, продав часть старых украшений, пролежавших в банке сорок лет. Когда в деревне появилась полиция, я надеялся только на то, что об этом факте никто не узнает.
Сисели вздохнула. Внезапно Грант рассмеялся.
— Но против меня и без того нашлось немало улик, верно? А теперь мы снова в тихой гавани, Сисели. Мы живы нам ничто не угрожает, кроме давней ссоры. Если бы старик Лэм помедлил или мы вообще не заехали бы сюда, что было бы с нами? Подумай. Какая удача и вместе с тем… — минуту он подыскивал слово и заключил: — Трагедия. Ведь тебя могли убить, меня — посадить в тюрьму, а в вечерних газетах появились бы статьи под заголовками «Виновник трех убийств арестован».