Кольцо великого магистра (илл. Л. Фалина)
Шрифт:
— Я буду воевать не один, — добавил Витовт, истолковав молчание магистра как нерешительность, — все жемайтские кунигасы пойдут за мной.
— Созовем капитул во имя божье, — словно нехотя сказал великий магистр, — но уверенности у меня, герцог, пока нет. Вряд ли капитул согласится — слишком трудно воевать с Литвой. Ягайла призовет своих русских вассалов…
— Надо неожиданно напасть на Вильню, — горячо предложил князь, — и мы победим. Трокский замок не устоит, я уверен. Но скажите прямо, ваша святость, на какие условия согласился бы капитул?
Великий магистр величественно повел орлиным носом в сторону Витовта. «Сейчас языческий герцог пойдет на все, — думал он. — Месть
А князь Витовт с отвращением смотрел на большие мясистые уши магистра и думал, что хорошо бы отрезать их и принести в жертву богу Поклюсу.
— Крестись во славу божью, стань вассалом ордена, отдай на вечные времена Жемайтию. — Великий магистр поднял руку, кроваво сверкнул рубин на большом пальце.
Витовт отшатнулся, побледнел и с гневом посмотрел на орденского владыку.
— Ягайла обещал ордену Жемайтию. Если мы одержим победу над Ягайлой, ты будешь великим литовским герцогом. Но Жемайтию отдай нам, — продолжал магистр, словно не замечал яростных взглядов Витовта. — Ты получишь Ягайлу и сделаешь с ним все, что захочешь. На этих условиях капитул одобрит войну. — Он посмотрел на священника Симеона и снова получил одобрение своим словам.
Сначала Витовт решил, что говорить с рыцарями больше не о чем. Креститься куда ни шло, князь смотрел на обряд крещения не столь уж серьезно. Почему не креститься, если это принесет выгоду? Хорошая жертва Перкуну — и он простит. Быть вассалом ордена? Это тоже ни к чему не обязывает. Великий литовский князь Ягайла считался вассалом хана Тохтамыша, однако нисколько не тяготился этим. Но отдать Жемайтию, землю своих отцов и дедов! Отдать на растерзание ордену?! Нет, никогда… Но потом Витовту пришла более спокойная мысль: обещать можно, но ведь совсем не обязательно выполнять обещанное. Если великий магистр может запрашивать заведомо невыполнимое, то и он, Витовт, может обещать, зная, что не выполнит. Но магистр потребует клятвы! Конечно, прежде чем дать клятву, надо шепнуть богам. Обмануть врага не грех. Эта мысль понравилась князю. Он едва сдержал улыбку, представляя, как взбесится обманутый магистр. «Я должен поставить свой парус так, — решил Витовт, — чтобы поймать больше ветра».
— Что, боишься, герцог? — ехидно спросил Цольнер.
— Боюсь?! Я не знаю этого слова, — надменно сказал Витовт. — Когда орден сможет начать войну? — продолжал он, все еще колеблясь.
— Через три месяца, если захочет бог, — торжественно произнес магистр. — Кстати, у нас скоро большая охота на зубров в лесах за озерами. Много рыцарей приехало в Кенигсбергский замок, мы их задержим.
Витовт встал.
— Я согласен, — медленно, подбирая слова, сказал он, — принять латинскую веру, стать вассалом ордена и отдать Жемайтию на вечные времена. За это орден должен помочь мне покорить Литву и стать там великим князем, захватить разбойника Ягайлу. Жемайтия бедна, ей потребуется много оружия, лошадей и одежды. И надо хранить тайну, чтобы поганую лису поймать в логове.
Наступила тишина. Духовник подошел к столу и налил себе вина. Незаметно подмигнув магистру, он с наслаждением осушил чашу.
— Но, — нарушил молчание князь, — креститься я буду только на вильненском столе. Если крещусь раньше, жемайтские кунигасы не пойдут за мной.
Великому магистру пришлось решать трудную задачу. Крестить Витовта не откладывая было бы хорошо. Но крещеный Витовт не стоит и хвоста дохлой крысы как претендент на стол великого литовского князя. Не говоря о жемайтах, католика не поддержат и русские князья. Оставить герцога язычником? Как посмотрят на это рыцари других стран?
— Пусть будет по-твоему, — наконец сказал магистр. — Сначала станешь великим князем, потом крестишься. Оружие, лошадей и одежду мы дадим.
Дело было сделано, начались другие разговоры. Князь Витовт стал рассказывать про вероломство Ягайлы, и как погиб его отец, и как он сам чудом спасся из кревской башни.
Великий магистр закрыл глаза. Так он быстрее улавливал оттенки в голосе князя и лучше понимал его.
Время шло за полночь. Конрад Цольнер стал подумывать о мягкой постели.
— Ваша святость, — спросил Витовт, вдруг вспомнив недавний случай в замке, — почему комтур выпустил пленных литовских женщин без выкупа?
— Их выпустили под твое слово, герцог.
— Но разве комтур знал, что я нахожусь в замке?
— Да, он знал.
— Но кто же сказал ему об этом?
— Бог! — ответил магистр и поднял указательный палец кверху. — Кстати, ты заплатишь за каждую невольницу по сто грошей.
— Хорошо, — согласился Витовт. — А чей бог сильнее, наш Перкун или Христос?
— Ваши боги — не боги, а бревна, — просипел из своего угла Симеон.
Князь Витовт обернулся, вспыхнул, но поборол себя и не стал спорить.
После ужина три комнаты во дворце великого магистра были предоставлены Витовту и его слугам. Утром трокский князь должен дать клятву верности ордену.
— Сегодня ты превзошел себя, — зевая, сказал магистру духовник, когда они снова очутились в спальне, — условия договора, слава Иисусу Христу, превосходны.
Конрад Цольнер потел под мягкой периной и тяжко вздыхал. Скоро опять война, и ему снова придется облачаться в броневые доспехи. Ох-хо-хо, как ненавидел он эти доспехи! Вот уже год у магистра побаливало сердце. По ночам, во сне, он видел себя закованным в броню. Ему тяжело, трудно дышать. Если не снять шлем, сейчас же, немедленно, он умрет. Но шлем не сходил с головы, и магистр просыпался с бьющимся сердцем, в холодном поту… Начнется война, и на этом ковре он, пожилой мужчина, владыка могучего государства, ляжет на спину и задерет свои тощие ноги. Оруженосцы наденут железные штаны, а потом будут надевать одну за другой многие одежды, завязывать десятки ремешков и тесемок.
Магистр пытался еще размышлять, но пришел сон.
Глава шестая.
В ХАРЧЕВНЕ «ГОЛУБОЙ РУКАВ»
Только к полудню следующего дня новгородцы поставили лодью у набережной Альтштадта. До стен Кенигсбергского замка совсем близко, с палубы можно рассмотреть все выбоины и трещины.
Летнее солнце стояло над головой, в городе было жарко. Людей одолевали духота, пыль, крупные зеленые мухи. Высоко в небе клубились легкие белые облака.
Московские бояре с удивлением разглядывали оживленный порт на реке Пригоре. Набережная густо заставлена кораблями. Несколько коггов с флагами ганзейского города Штральзунда — на красном поле стрела и крест — выгружались на якорях. Барки и лодки под парусом и на веслах сновали по реке.
На противоположном берегу дымились высокие трубы городских бань. Громко раздавался гнусавый голос банного зазывалы, кричавшего, что вода горячая, а банщицы молодые.
У борта лодьи по гладким доскам набережной катили телеги с бочками и ящиками, запряженные парой, а то и четверкой лошадей. Грузчики волокли тюки и ящики, ржали лошади, протяжно скрипели колеса повозок. Всюду громоздились тюки и бочки.