Колдовская кровь
Шрифт:
– Я подозревала ведьму по имени Линн Доран, – продолжила бабушка, и Джейн почувствовала, как весь воздух покинул ее легкие.
– Линн?
– И я осталась в Америке, чтобы провести расследование.
Джейн покачала головой.
– Ты привезла меня во Францию уже на следующий день, – сказала она бестелесному голосу, но картинки вокруг опровергали ее слова. Бабушка осталась, и, судя по тому, как росла на них маленькая Джейн, осталась она на довольно продолжительное время.
– Я не помню этого, – прошептала Джейн. Она понимала, что сначала была еще слишком мала, чтобы что-то понимать, но когда
Тем временем молодая Ба преследовала молодую Линн Доран сперва на Манхэттене, потом в Хэмптоне, и снова на Манхэттене. Джейн испытала очень странные ощущения, глядя, как из младенца Аннетт становится большой девочкой, а Малкольм превращается в неуклюжего подростка, уже тогда невероятно красивого. У бабушки в ее охоте были союзники, поняла Джейн: приятная темноволосая пара, обоим едва за сорок на тот момент. Что-то в глазах женщины не вызывало никаких сомнений в том, что она была ведьмой, и она наблюдала за Селин так же внимательно, как они вместе наблюдали за Линн. Иногда бабушка, следя за Доранами, брала с собой Джейн, но чаще всего ее оставляли с постоянно меняющимися нянями, которых она даже не успевала запоминать. Иногда она сидела в своей крошечной однокомнатной квартирке, жадно читая и делая на полях старых книг пометки, которые Джейн не могла разглядеть.
Наконец, одним таким домашним вечером бабушка оторвала взгляд от страницы, и лицо ее вдруг стало мертвенно-бледным.
– Я не нашла того, что искала, – произнес ее голос почти печально. – Я нашла что-то куда более серьезное.
Картинки вокруг снова ускорились, и Джейн была рада присутствию бабушкиного голоса, который хоть как-то прояснял происходящее. Бабушка начала изучать Доранов от самых корней, с Хасины. Джейн пока не понимала, какое отношение предки Линн могут иметь к гибели ее родителей, но ее провожатая по дневнику настойчиво показывала Джейн все, о чем удалось узнать бабушке, и Джейн слушала.
Хасина – одна из семи дочерей Амбики, самой первой ведьмы, которая разделила магию между дочерьми на смертном одре. Все семь снискали дурную славу среди недоверчивых современников, которые имели обыкновение прибавлять их репутацию прямо к именам. Хасина, как Джейн помнила еще из собственного чтения, была прозвана «Неумирающей». Джейн было интересно, почему. А Ба нашла ответ. Как только Хасина почувствовала, что ее тело подводит ее, она опустилась в такие глубины черной магии, приблизиться к которым не посмела ни одна из ее сестер, и нашла способ жить гораздо дольше, чем отведено ее бренному телу. Она воспользовалась телом дочери.
– Постой, – слабо попросила Джейн, но рассказ в потоке изображений было уже не остановить. Хасина селилась в каждом новом поколении своих потомков, покидая каждое тело, когда одна из дочерей становилась достаточно взрослой и сильной, чтобы принять ее. Годы ушли на изучение этого заклятия. Целый месяц ушел на то, чтобы его наложить. Но когда оно было произнесено, ничто уже не могло изгнать ее душу из нового дома, кроме нового повторения заклинания.
Это, в свою очередь, означало, что Хасина не могла существовать без потенциального продолжателя,
В воспоминаниях из дневника бабушка отслеживала путь древней ведьмы от книги к книге, от портрета к фотографии, и наконец, неизбежно, к Линн Доран. Джейн увидела Линн сидящей на пляже, укрытую от летнего солнца рубашкой с блинным рукавом и мягкой соломенной шляпой. Несмотря на большие солнечные очки, она прикрывала глаза от солнца и наблюдала, как несколько детей то бежали к волнам, то убегали от них. Селин наблюдала за ней из-за высоких дюн, сжав кулаки и стиснув зубы.
– Линн, – прошептала Джейн.
– Уже нет, – сухо отозвался голос дневника.
Картинки снова замелькали. Селин спорила с темноволосой парой на заброшенной косе ветреного пляжа. Что-то лежало на песке между ними, и Джейн отпрянула, когда узнала шестилетнюю Аннетт Доран. Девочка была без сознания, и на ее виске уже начал проступать некрасивый синяк.
– Мы можем прервать цепочку, – пыталась втолковать вторая женщина Селин. – В таком возрасте она уже не сможет зачать.
– Я не стану убивать ребенка, – твердо сказала бабушка тоном, который так хорошо знала Джейн.
При этих словах мужчина пришел в ярость, но женщина положила руку ему на грудь, и тот умолк.
– Тогда мы распределим обязанности, – сказала она, и Селин кивнула.
Сцены снова закружились и переменились. Но теперь Джейн уже понимала происходящее сама. Бабушка зажгла свечи вокруг «Полароида», в спешке взятого у Аннетт, и стала нашептывать и колдовать. Затем с грустью в глазах она повернулась к перепуганной девочке. Она вела глядящую в пространство шестилетнюю Аннетт и жизнерадостную четырехлетнюю Джейн через аэропорт «Хитроу».
– Она с моим Андре почти ровесники и могут играть вместе, – раздался откуда-то голос темноволосой женщины. – А Катрин уже достаточно взрослая, чтобы помогать семье.
Джейн легко узнала Катрин в недоверчивой остролицей девочке, которая поприветствовала Селин и двух ее спутниц в лондонском, как уже догадалась Джейн, детском приюте, который стал первым воспоминанием Анны.
– Мама просила напомнить, чтобы вы усилили оба заклинания, – ровно сказала ей Катрин. – Память и защита. Они должны быть надежными, или мне придется убить ее.
Селин только кивнула, и Джейн почувствовала подступающий страх. «Она позволила бы им убить Аннетт?» Конечно нет, поняла Джейн уже секундой позже. Чтобы этого не произошло, бабушка наложила на Аннетт то же защитное заклинание, которое впоследствии использовала на родной внучке. Оно позволило Джейн прожить в безопасности в Париже шесть лет. Это было предельно нерушимое заклинание: оно длилось столько, сколько жила наложившая его ведьма. Эта оговорка в заклинании и позволила Линн найти Джейн. Для этого она убила ее бабушку.