Колдовская музыка
Шрифт:
Я-то все думала, почему песни этого парня такие печальные? Теперь мне стало понятно. Это место – где усталый найдет покой, где конец дорог – недостижимо. До него нельзя дойти. И эта невозможность выражалась не в словах, а в его голосе. Мне вспомнилась Фиона, распевавшая часами, до хрипоты, слезы у нее на лице. Если эта песня будет записана, появятся еще тысячи новых Фион. Тысячи.
– Прекрати, – услышала я свой голос.
Вилл яростно махнула мне рукой, но было поздно.
– Кто это? – тихо спросил он. – Кто здесь?
Я вышла из-за пластиковой панели.
– Я. Мы встречались на «Звездном Экспрессе». – Это было преувеличением. Вряд ли можно считать встречей один взгляд через набитый зал. Хотя с натяжкой – можно.
Он неуверенно вгляделся в меня.
– Ты… одна из тех девочек в зеленом и белом?
– Да. «Побрякушки». – Хоть это и глупо, но мне польстило, что он меня узнал.
– А-а. – Он не задал ни одного из напрашивавшихся вопросов: что ты тут делаешь, кто тебя впустил и тому подобное. Казалось, он просто заметил, что я здесь, и все. И принял мое присутствие как должное. На мгновение его глаза стали такими же далекими, как глаза Фионы.
– Ваша гитаристка… она напомнила мне… – он запнулся на полуслове. – Когда-нибудь она будет играть хорошо. Она может стать Музыкантом.
Он произнес слово «Музыкант» по-особому, как почетный титул. Я почувствовала обиду за Кару – на мой взгляд, она уже была музыкантом, и очень хорошим, – но я понимала: для него это очень высокая похвала. По-видимому, у него другие стандарты. Я даже не была уверена, что он с нашей планеты.
Ох… внезапно мои мысли приняли другой оборот. Что, если… если это не просто метафора? Если он и вправду… из другого мира?
– Почему ты велела мне прекратить? – серьезно спросил он.
– Потому что ты причиняешь людям боль. Твоя музыка им… вредна.
Я чувствовала страшную жестокость своих слов. Он выглядел таким беззащитным. Таким грустным. Но это, конечно, было только частью проблемы.
Долго, ужасно долго он сидел не шевелясь, сжимая свою драгоценную гитару.
– Ты уверена? – наконец спросил он. Я кивнула.
– Твоя музыка слишком сильная. Мы не привыкли к такой силе. Она ранит нас.
Его глаза стали огромными, почти неестественной величины. Такие глаза могут быть у ночных существ, а не у человека.
– Но я не знаю, что еще мне делать… – прошептал он.
Он выглядел таким потерянным. Я постаралась найти добрые, успокаивающие слова.
– Я думаю… наверняка ты умеешь делать что-нибудь другое. Не только играть и петь.
Он опустил глаза и посмотрел на гитару.
– Я умею вырезать из дерева, – сказал он. – Я… когда-то у меня это неплохо получалось.
«Быть хорошим плотником совсем не зазорно», – подумала я. Правда, при этом у него не будет таких доходов,
И потом мне вспомнилась песня, которую он сочинял. О возвращении домой.
– Кид, – сказала я. – Ты не мог бы рассказать, откуда ты?
Он взглянул на меня с беспокойством.
– Из места под названием Бард, – ответил он.
– И как там?
– Чудесно. – с грустью ответил он. – Там очень много музыки. Каждый играет на каком-нибудь инструменте, а то и на нескольких, каждый поет… Все живут и дышат музыкой, с самого рождения и до смерти. Бард построен на музыке, – говоря это, он делался все печальнее и печальнее.
– Похоже, это отличное место, если ты музыкант.
Он грустно улыбнулся.
– Вот именно – если ты Музыкант, – и снова он особым образом выделил это слово, будто произнес его с большой буквы.
– Тогда почему ты не вернешься туда? Он внезапно встал.
– Не могу, – был ответ.
– Почему?
– Не могу, и все. К тому же я все равно не Музыкант.
– Шутишь? Ты лучший музыкант, какого я слышала.
Он молча покачал головой.
– На самом деле – нет.
– Кид… а где это – Бард?
– Далеко.
Я не могла не спросить. Если я ошибаюсь, пусть он считает меня сумасшедшей. Но я должна знать.
– Далеко – это… где? В другом мире?
Он застыл. Обернулся. Пристально посмотрел на меня.
– Откуда ты знаешь?
Есть! Я вздохнула. Потом улыбнулась самой располагающей улыбкой.
– Знаешь что, Кид… Пора тебе познакомиться с моими подругами.
Нам не сразу удалось убедить его, что мы кое-что смыслим в перемещении по другим мирам. И даже после этого он продолжал твердить, что мы не сумеем ему помочь. Никто не сумеет.
– Почему? – спросила Хай Лин.
Он снова посмотрел на гитару и вдруг покраснел от стыда.
– Я… я изгнанник. Я совершил Проступок.
Совершил проступок? На мой взгляд, в этом нет ничего серьезного. Ну, допустим, нарушил правила уличного движения или еще что-нибудь в этом роде.
– Если не хочешь, можешь не рассказывать, – сказала Вилл.
«О, расскажи, расскажи! – мысленно взмолилась я. – Я хочу знать!»
Он вздохнул.
– Когда вы узнаете, то не захотите мне помогать, – с уверенностью сказал он.
– Почему?
– А почему вообще вы должны мне помогать? Откуда у вас такой интерес ко мне?
– Ну… потому что… – Потому что надо помогать другим, хотела ответить я, но это прозвучало бы слишком ханжески.
– Из-за музыки, верно?
– Не совсем. – Но я не могла не признать: если бы он не играл такую музыку, не пел так красиво, то большинство людей прошли бы мимо него на улице, не обратив внимания.
– Понимаете, я не рожден с музыкальным талантом.
– В этом и есть твой проступок? – спросила Корнелия.