Колдун и Сыскарь
Шрифт:
Чтец закрывает книгу, выбрасывает в их направлении длинную, невероятно длинную руку с кривым многосуставчатым пальцем на конце. Рука продолжает удлиняться прямо на глазах, жуткий палец уже почти касается лба отца Николая, который застыл недвижно на месте, и тут Симай делает полшага вперёд выхватывает из ножен саблю и наносит удар. Со свистящим шелестом дамасская сталь рассекает воздух. Отрубленный палец летит на пол. Хлещет чёрная кровь…
…Отец Николай вздымает в руке тяжёлый серебряный крест, громко выкрикивая слова
…Колдун Григорий выкрикивает заклинание. Горбатая старуха поднимается с пола, идёт на них, скрючив пальцы. Из морщинистого рта капает слюна. За ней теснятся её товарки. Обнажённые молодые ведьмы с визгом и хохотом взлетают в воздух…
…Они дерутся спина к спине. Нестерпимо жарко. Отец Николай действует крестом, словно штык-ножом и кастетом одновременно. Удар — и скелет рассыпается. Ещё удар, и во лбу старой ведьмы дымится дыра. Ведьма тонко, словно ребёнок, всхлипывает, отступает, прикрывая голову руками. Симай отмахивается саблей. Пока удачно. Сыскарь меняет обойму и стреляет, стреляет, стреляет. Пули рвут в клочья обнажённые тела молодых ведьм, впиваются в голову и грудь козлоногого, пробивают толстый белый живот гигантской жабы, и оттуда по церкви мгновенно распространяется жуткая вонь. Он ловит на мушку колдуна, но тот обхватывает Светлану сзади и прикрывается ею, как щитом. Андрей медлит, ведёт стволом, ловит удобный момент…
— Они погибнут, Баро, — сказала Лила. — У них и против одного Григория никаких шансов. А уж если с колдуном Бафомет… Сам понимаешь.
— Как это — погибнут? — вскочила на ноги Ирина. — О чём вы говорите?
— Молчи, — повелительно бросила Лила. — Не мешай. Ну, Баро, тебе решать.
— Что я могу решить? — пожимает тот плечами. — Он сильнее. Нас не пригласили играть и петь на этой свадьбе, ты не забыла? Нам приказали. И мы пришли.
— Где наша гордость? Из-за него мы скитаемся триста лет по земле. И теперь должны играть на его свадьбе?
— Не рви мне сердце, которого и так нет. Как мы могли не прийти? Он наложил заклятье, я ничего не мог сделать. И сейчас не могу.
— Это неправда.
— Чего ты хочешь?
Они молча смотрят друг на друга. Старый седоголовый и седоусый цыган и молодая белозубая цыганка с глазами, как чёрное пламя.
— Я хочу, чтобы ты вызвал Последнего. Пусть остановит это.
— Ты сошла с ума, женщина.
— Я не могу сойти с ума, я мёртвая. Кто отпоёт нас, Баро, подумай, если они погибнут? С ними как раз священник.
— Один раз они нас уже обманули.
— Не обманули. Просто не смоги вовремя сдержать слово. Теперь сдержат.
— Тебе так дорог этот кэрдо мулеса?
— Я хочу, чтобы он жил. Такой ответ тебя устроит?
Баро сидел, опустив седую голову. Молчал.
— Это наш единственный шанс обрести покой, — сказала Лила. — Ты это знаешь. Мы все устали, триста лет — не шутка. А за Последнего
— Отвечать придётся всем…
— Нет, отвечу я. Возьму на себя.
— Это страшно, Лила. На кону твоя душа.
— Я не боюсь. Другого выхода нет, Баро.
— Чтобы вызвать Последнего, нужна кровь того, кто беззаветно любит, — сказал цыган. — Живая кровь.
— У нас есть она. — Лила в упор посмотрела на Ирину. — Ты любишь своего Андрея? Знаю, что любишь.
— Люблю, — ответила та твёрдо. Она совершенно не понимала, что происходит, но знала одно. Что бы теперь ни случилось, надо идти до конца. Иначе всё понапрасну.
— Видишь? Она любит. Делай. Не то будет поздно.
— Крови нужно много, — предупредил Баро, доставая из-за голенища узкий нож. — Возможно, для тебя это окажется слишком много.
— Ничего, — сказала Ирина. — Берите, сколько требуется. Я готова.
…В рукопашной сцепились Бафомет и отец Николай. Священник бьёт врага кулаком в челюсть. Тот отвечает, и отец Николай падает на пол с залитым кровью лицом. На него тут же наседают двое — пёсьеголовый и одна из молодых ведьм. Козлоногий, подкравшись сбоку и улучив момент, бьёт Симая по руке тяжёлым обломком доски, сабля с жалобным звоном катится по полу. Симай выхватывает из-за пояса кремниевый пистолет, жмёт на спусковой крючок. Но порох на полке отсырел…
…Сыскарь стреляет козлоногому в голову, попадает, видит, как Григорий, отшвырнув Светлану в сторону, будто сломанную ненужную куклу, ухмыляясь, шагает к нему, на ходу превращаясь в волка-оборотня. По тому, как падает Светлана, неестественно вывернув шею, Сыскарь понимает, что она уже мертва.
— Нет!! — кричит он.
— Сожри его! — рявкает Бафомет. — Сожри его, Самовит!
Андрей стреляет, но слышен лишь сухой щелчок. Кончились патроны.
«Вот теперь п…ц, — отстранённо думает он. — Это была последняя обойма».
Но у Симая есть второй пистолет, и на этот раз им везёт. Тяжёлая серебряная круглая пуля, над которой поп из имения князя Василия Лукича Долгорукого прочёл все нужные молитвы, с громом и пламенем вылетает из ствола и попадает Бафомету точно в середину груди. Кажется, что от раздавшегося визга сейчас лопнут и вытекут глаза. Но этот визг перекрывает низкий, всесокрушающий, торжествующий рёв…
…Сверху падают кирпичи, по церкви проносится ветер, пламя свечей трепещет, часть из них гаснет. Сыскарь поднимает голову, смотрит туда, где когда-то барабан церкви венчал купол. Теперь там лишь круглая дыра наружу. В эту дыру, словно нехотя, заглядывает ущербная луна, а потом луну перекрывает что-то большое, тёмное, шевелящееся…
…Пол уходит из-под ног. Сыскарь падает на спину. Последнее, что он видит, — это человеческие глаза на звериной морде, глаза, полные жёлтой пылающей ярости, и занесённую над ним мохнатую лапу с длинными острыми, будто отполированными когтями. И тут начинают шататься и рушиться стены…