Колдунья-беглянка
Шрифт:
Она отчаянно храбрилась, но на душе было все же неспокойно – и приходилось подавлять тревогу… да что там, откровенный страх…
Раньше следовало подумать! Ольга, напрягшись, в невероятном волнении привычно попыталась сделать самое простое, на что была способна, – привести в движение ближайшие травинки, выпавшие из разворошенной медведем подстилки. Конечно же, не руками, а своим умением.
И – ничего. Все нужные слова про себя проговорила, сделала надлежащий мысленный посыл, но ни одна травинка не шелохнулась. Малость упав духом, Ольга попыталась подняться в воздух – совсем чуть-чуть, на вершок
И вновь ничего не получилось. Заставив себя не думать о постороннем, не поддаваться эмоциям, она словно бы неспешно и старательно перелистывала книгу, пыталась сделать то, другое, третье, что прекрасно получалось раньше. И всякий раз терпела фиаско.
Исключительно для поддержания духа она методично перепробовала все, на что совсем недавно была способна, даже те вещи, которые в данный момент не могли ей принести ни малейшей пользы.
Потом и пробовать стало нечего, Ольга, фигурально выражаясь, исчерпала весь список. Приходилось уныло констатировать, что колдовское умение ее покинуло. Она стала обыкновеннейшим человеком, простой девушкой в уродливом платье из дерюги, сидевшей сейчас на холодном каменном полу в неизвестном подземелье…
Ольга вдруг ощутила какое-то неудобство на теле. И вспомнила. Выпрямившись во весь рост, она задрала платье-мешок до шеи, благо посторонних глаз не имелось.
Ну да, конечно… Ее талию по-прежнему туго перехватывал широкий ременный поясок затейливого плетения – вот только, кажется, уже другой: не те узоры, не те петли из тонких жестких полосок, положительно не те…
Ольга попыталась его сорвать или хотя бы ослабить одну из петель. И ничегошеньки не добилась: причудливые переплетения тоненьких кожаных полосок не поддавались, ни один узелок, ни одну петлю не удавалось не то что распутать, но даже ослабить. Пояс казался сделанным из железа… Пальцы соскальзывали с него, как капля воды со стекла… В конце концов она оставила бесплодные усилия. Уж не в этом ли проклятом поясе все дело? Очень похоже…
Косясь на медведя, Ольга подошла к двери – высокой, словно рассчитанной на великанов, и подергала ее обеими руками. Судя по расположению петель, дверь открывалась наружу и снаружи была заперта или заложена на засов. Ну конечно, глупо думать, что кто-то окажется настолько непредусмотрительным и наивным, что оставит темницу незапертой…
Вдруг глухо лязгнуло железо, послышался тягучий скрип, и дверь чуточку приоткрылась. Одним прыжком Ольга оказалась у противоположной стены, под окошечком, изготовившись к любой неожиданности.
Никаких жутких неожиданностей не последовало. В дверь, обеими руками держа перед собой поднос, шагнул человек высоченного роста, косая сажень в плечах, повыше Ольги головы на три. По виду – совершеннейший мужик, но розовая шелковая рубаха, вышитая на рукавах и у ворота, выглядела безукоризненно чистой и новой, даже подпоясана крученым шнурком с кистями, плисовые шаровары тоже отличались чистотой, а вместо лаптей великан был обут в яловые сапоги, начищенные с безукоризненностью, сделавшей бы честь любому офицерскому денщику. Темные цыганские кудри были тщательно расчесаны и по крестьянскому обычаю смазаны маслом, бородища ухожена. Одним словом, обыкновенный мужик – но вряд ли выполнявший обычную крестьянскую работу…
Ольга так и стояла у стены,
– Ну, что переполошилась, нежное создание? Я не кусаюсь и не брыкаюсь, дуреха, меня Степаном зовут, я здешний… Вот, поесть тебе принес, чем дом богат. Ну, иди-иди, отведай, эвон, какие вкусности…
Медведь вскочил на все четыре лапы и, весь подавшись к двери, насколько позволяла цепь, шумно засопел, водя носом. Теперь и Ольга почувствовала умопомрачительные запахи, от которых у нее моментально свело живот голодной судорогой.
Держась вдоль стены – как человек, давным-давно обвыкшийся со зверем и длиной его цепи, – Степан прошел половину расстояния, отделявшего его от Ольги (неотступно сопровождаемый пустившим слюну медведем), поставил поднос на каменный пол и поманил Ольгу:
– Ну, иди, глупенькая, покушай-попей, мы старались…
В его голосе звучали столь неподдельное участие и радушие, что Ольга невольно сделала пару шагов вперед.
Великан мгновенно приспустил плисовые штаны, одним движением извлек неудобосказуемый орган и шумно, с напором, как сущий жеребец, принялся мочиться на поднос – на аппетитно зажаренного каплуна, на тарелку с салатом, на ломти белейшего хлеба, на воздушные пирожные. Он делал это столь непринужденно и беззастенчиво, словно так и полагалось согласно здешним правилам хорошего тона. Ольга застыла на месте, содрогаясь не от конфуза – ну, видывала схожее, чего уж там, – а от злости.
Закончив, Степан расхохотался так, что медведь, прижимая уши, шарахнулся, злобно щерясь. Громоподобное эхо металось под потолком.
– Милости просим отужинать, мадемуазель, – сказал верзила с издевательской вежливостью. – Уж повар-то как старался, из кожи вон лез, чуть вовсе не вылез… Ну, что стоишь, как сирота на именинах? Привыкай, другим манером тебя никто кормить не намерен, не велика барыня…
Ольга смотрела на него, сжав губы в ниточку и мечтая лишь о том, чтобы в руке у нее оказался добрый кухенрейтеровский пистолет…
– А то давай баш на баш, – сказал Степан, все еще похохатывая в бороду. – Ложись и заголяйся, я малость блудень потешу, а тебе за это приносу хлебца. И ветчинки.
В конце концов, это помещение мало напоминало светский салон, где царствуют правила строгого этикета…
– Ты свой блудень ему в задницу засунь, если получится, – сказала Ольга, кивнув на медведя. – Быдло поганое…
Здоровяка ее слова никак не возмутили.
– Ай-яй-яй, а еще образованная, по-французски читаешь… Я с тобой хотел по-доброму, ведь ничего лучше не дождешься…
– Пошел вон, – яростно прошипела Ольга, сознавая, что совершенно бессильна перед этим уродом, но вовсе не собираясь показать и тень слабинки.
– Я-то пойду, – пожал плечами Семен. – А вот кто заместо меня явится – это, барышня, вопросец интересный… Ну, желаю здравствовать и приятно провести время. Ежели желаете подкрепиться, милости прошу…
Он легонько подвинул ногой поднос, повернулся и преспокойно удалился, похохатывая в бороду, громко и с несомненным удовольствием. Дверь тяжко захлопнулась, проскрипел засов, и настала тишина.