Колен Лантье
Шрифт:
– Это бобры? – спросил Колен.
– Нет, выдры, их двоюродные сёстры. Они поедают жирных линей и карпов и опустошают речные глубины не хуже, чем англичане – Францию. Спрячемся! Поскорее спрячемся, Колен! Ты слышишь, как стучат подковы?
Поспешно свернув с грязной дороги, размытой дождями и изрезанной колёсами тяжёлых телег, они притаились в густых зарослях.
Вскоре показалось семь мчавшихся галопом всадников. На них были кольчуги и английские шлемы. Колен не мог оторвать взгляда от капитана, скакавшего впереди. Во всей его широкоплечей, коренастой фигуре ощущалась смесь грубой силы и ловкости. Мальчик тотчас же почувствовал к нему неприязнь
Всадники уже скрылись за поворотом, а Колен всё ещё был поглощён мечтами о мщении. Гийемен Дансель осторожно положил ему руку на плечо, чтобы вернуть его к действительности.
– Ах, почему при мне не было лука, Гийемен! Уж этот боров нажрался бы дорожной пыли.
– Там больше грязи, чем пыли, – ответил добродушный мастер с грустной улыбкой. – Как обидно, когда ты вынужден прятаться на своей родной земле! Вместо того чтобы готовить войско к походу на Париж, дофин лучше очистил бы страну от всего этого сброда, что жиреет на наших хлебах.
– А та деревня на берегу Уазы, вероятно, тоже в их руках?
– Не знаю, но не стоит туда заходить. Я раньше не раз бывал в этом местечке. Его называют Бомон. Прежде в это время года кругом уже зеленели поля овса и пшеницы, а теперь нивы брошены и лежат под паром. Пашни заросли дроком, и над хижинами не вьётся дымок. Говорят, несчастные вилланы прячутся в звериных логовах, словно волки или дикие кабаны.
Колен приготовился было рассказывать об Одри, смелом бунтаре, чьи стрелки не признают законов, но вовремя спохватился. Кроткий Дансель часто пускался в туманные рассуждения и порицал всех тех, кто с помощью хитрых уловок обходит распоряжения властей. Во время опасного пути Гийемен не раз пожалел, что покинул Париж. Его подбадривало только ожидание хороших заказов, так как далеко за пределами родного города он слыл искусным мастером. Но он глубоко вздыхал, подсчитывая, сколько лье ему ещё остаётся отмерить, прежде чем он доберётся до богатого города Бове.
Продираясь сквозь кустарники, путники спустились к берегу Уазы, оставив по правую руку большое селение Бомон, над которым навис приземистый замок, опоясанный толстыми стенами.
– Сейчас мы съедим с тобою, Колен, по куску хлеба и расстанемся. Дальше нам уже не по пути. До Бове рукой подать, а тебе надо идти к верховьям Уазы. Отсюда по берегу реки добрых четыре лье до Сен-Ле-де-Серан. Этот путь длиннее, но безопаснее других. Сначала ты пройдёшь мимо деревушек Боран и Преси, а потом будет селение, где живёт твой дядя. Солнце поднялось уже высоко. Если ночь застанет тебя в лесу, заберись в какую-нибудь ложбинку и спокойно дожидайся рассвета. Между Преси и Сен-Ле ты увидишь лесную поляну. Это место называют Буковым Крестом. Ты узнаешь его по расщеплённому молнией старому буку, он стоит как раз посередине.
Сидя на больших камнях, они наспех съели по куску чёрствого хлеба с луком, глядя на плавно катившиеся воды реки.
Колен тепло распрощался с Данселем. Он не боялся одиноко продолжать путь в этом огромном лесу. Узкая тропка вилась вдоль реки под сенью высоких деревьев. В пышной листве щебетали птицы, и этот разноголосый хор развлекал мальчика. Время от времени он останавливался, прислушиваясь к мерному постукиванию дятла, искусным трелям длиннохвостых синиц или крикам перепелов, приветствующих солнце.
Закинутая за плечо котомка не обременяла Колена, и он продолжал путь, не замедляя шага. В некоторых местах после
Солнце уже склонялось к западу, когда Колен сквозь деревья увидел первые хижины Преси, раскинувшиеся полукругом в зелёной излучине Уазы. Лес поредел, уступив место ореховой рощице, граничащей с пахотными землями. Вид этих опустошённых и заброшенных полей, окаймлённых терновником, производил удручающее впечатление. Там, где в прежние времена развевалась по ветру золотистая грива колосьев, теперь всё поросло бурьяном и чертополохом. Кое-где виднелись ещё похожие на шрамы следы старых борозд, напоминавших о вложенном в эту землю человеческом труде.
Когда Колен подходил к деревне, у него мучительно сжалось сердце. Осевшие или продырявленные соломенные крыши, поломанные ограды, разрытые дворы свидетельствовали о вопиющей нищете и запустении. Остов церковной колокольни ощетинился в деревянных лесах, как гигантский скелет, почерневший от дождя. По всему видно было, что строители давно забросили свою работу.
Чёрный одичавший боров, низко опустив рыло, пробежал через загон и исчез в кустарниках. Едва успел он скрыться, как на обочине дороги появился старик в дырявой рубахе и ветхих полотняных штанах. Босой, лохматый, с всклокоченной бородой и сверкающими глазами, он походил на безумного, пляшущего в хороводе смерти, каких изображают художники на кладбищенских стенах.
– Ты не видел, куда побежала чёрная свинья? – спросил он Колена.
– Она умчалась, как затравленная, туда, в самую чащу, – ответил мальчик, указывая на колючие заросли.
Старик печально пожал плечами.
– Земля, небо, ад – всё против нас. А ты куда, сынок? На дорогах опасно. Наши женщины и дети прячутся в лесах.
– Я иду в Сен-Ле-де-Серан к моему дяде Луи Лантье.
– Я знаю Луи. Хоть он и с достатком, но человек порядочный. А сам-то ты издалека? Тебе не встречались по пути вооружённые люди?
– Я из Парижа.
– Из Парижа, боже правый! У нас говорят, что парижане прогнали дофина и образовали коммуну. Это великое, славное дело. Ходят слухи, что и Этьен Марсель перешёл на сторону народа и хочет освободить всё королевство. Если так, мы пойдём за ним и сожжём все замки, от которых все наши беды. Погляди, малыш! Земли заброшены. Нивы зарастают сорняком. Всюду рыщут англичане. Наваррцы и немецкие наёмники короля грабят, жгут, убивают. А после того, как вся эта свора всласть наглумится над нами, появляются и наши сеньоры, все эти де Сир, де Крамуази, де Клермон, и, приставив нож к горлу, требуют: «Отдай хлеб! Отдай свиней! Отдай коров!» А нам уже больше нечего отдавать.