Колесница Джагарнаута
Шрифт:
– Да, святыня подкреплена крепостью!
– сказал Мансуров, обегав с малышом Джемшидом все "стратегические точки".
– Запомни, сынок, как деспоты оберегали свою шкуру.
– Дедушка тоже здесь хотел воевать, - важно сказал мальчик. У него глазенки горели от любопытства и восхищения.
– И я бы отсюда стрелял в черных людей!
Мансуров и Шагаретт только переглянулись.
– Ох уж эти мне воины!
– грустно заметила молодая женщина, привлекая к себе мальчика.
– Воевать!
– вырываясь из ее рук, кричал малыш.
– Когда будем воевать? Я возьму вон ту винтовку!
– Повоюем завтра, если придется.
Малыша с трудом увела Шагаретт в соседнюю михманхану. Мансуров задумался. Постучались.
– Заходите!
– сказал Мансуров и настороженно посмотрел на дверь. Вроде вождь еще не приехал. С башни открывался отличный обзор всей степи это Мансуров заметил еще с вечера. Света автомобильных фар на горизонте не было видно. Где-то вождь, старый Джемшид, со своими провожатыми застряли основательно.
В михманхану вошли пуштун - начальник уезда и... вездесущий Аббас Кули.
– Крепость!
– поздоровавшись, воскликнул Аббас Кули.
– Господин мюршид построил настоящую кала - крепость. Здесь я первый раз. Мюршид никого не пускал сюда.
– А аллемани? Ведь теперь ясно, кто был главным начальником всех хорасанских и гератских немцев. Абдул-ар-Раззак...
– Немцев тоже сюда не пускал. Дурак он был бы, если бы пустил. Может быть, был сам аллемани, но не пускал. Управлял, повелевал, распоряжался, но не пускал. Разрешите, я налью себе и нашему другу чаю. Проголодались.
– Давайте! Шагаретт укладывает сына. Сейчас придет и распорядится.
– Вы сына возьмете с собой?
– Да.
– Джемшид не отдаст внука.
– Вопрос решен.
– Джемшид не отдаст внука.
Заговорил с полным ртом пуштун:
– Мальчика отберете только оружием.
– В чем дело? Я же договорился.
– Мехр заплатили - заплатили. Клятву выпили - выпили. Старейшины слово завязали - завязали. А мальчика не отдаст. Вот скоро приедут увидите. Старик нарочно сюда вас заманил.
– Ловушка!
– мрачно сказал Аббас Кули, уплетая с аппетитом все, что попадало ему на суфре под руку.
– Ловушка? Ну, мы еще посмотрим!
– с возмущением воскликнул Мансуров.
– Еще неизвестно, кто попал в ловушку.
Но он сразу же остыл.
– Жаль, что вы, Алеша-ага, послали своего аскера-шофера помогать этому змею хитрости и коварства.
– Вождь, старый Джемшид, - заметил пуштун, - торговец интригами и заговорами. Я знаю.
– Он был немногословен. Угощения на суфре сделали его сдержанным в разговорах.
– Была бы у вас ваша пыхтелка, сели бы в нее, взяли бы мальчика, его мать и уехали бы. А мы тут вместе с моими кочакчами и с его аскерами объяснили бы джемшидам положение звезд и прочих светил. Вон тут какие стены! Ай-ай! Какие стены!
– воскликнул пуштун, чуть не подавившись холодной бараниной.
– Балаган какой-то!
– возмутился Мансуров.
Аббас Кули и пуштун самозабвенно чавкали. Они действительно проголодались.
– В кочевьях чтут свои договора и слово!
– после паузы проговорил Алексей Иванович.
– А старый Джемшид все же дед мальчика и отец его матери. Джемшид хозяин своего слова. Он не захочет вредить своей семье. Он не пойдет против воли небес, наконец. Он едет сюда, чтобы освятить договор в этой святыне, где...
– Он запнулся. Ему не хотелось упоминать, что прекрасная джемшидка считается пророчицей и что слово пророчицы веско и уважаемо.
Аббас Кули почтительно встал:
–
– он поднял глаза к небу, и все его лицо сморщилось в таинственную гримасу.
Пуштун тоже встал и помотал головой:
– Темны и неясны мысли пророков.
– Я уверен!
– воскликнул Мансуров. И тут сердце его кольнуло едва заметное сомнение. Что-то неуловимое в поведении Шагаретт породило это сомнение.
Она молчала при последнем разговоре со старым Джемшидом. Черным видением, закутанная в черное искабэ, она стояла у притолоки двери в шатре и не сказала ни слова. Она молчала, когда Мансуров почти насильно усадил ее в автомобиль вместе с сыном. Она ни слова не сказала о дальнейших планах, пока они ехали целый день по степи. Она много, излишне много говорила вечером о мавзолее, о мюршиде и его изощренных хитростях и интригах, о его подлости, но о главном она молчала. Да, Шагаретт делалась молчаливой, едва он заговаривал о том, как они поедут в Мешхед и оттуда он проводит ее и мальчика через Кучан и границу в Ашхабад. Почему она молчала?
Он посмотрел в узкое окно. Сквозь узор кованой изящной решетки он увидел не темный бархат неба, а яркий сноп света.
– Едет!
– прозвучал из-за плеча голос Аббаса Кули.
– Алеша-ага, когда чужаки приезжают в дом, им предлагают в прихожей снять с себя и положить на сундук все оружие: ружья, мечи, револьверы, даже ханджары, то есть кинжалы...
– Пойду распоряжусь, - сказал пуштун, поспешив к двери и с сожалением поглядывая на суфру, где оставалось немало вкусных вещей.
– Стойте, я не могу допустить, чтобы так обращались с моим тестем, с почтенным вождем племени!
Но пуштун уже шлепал своими туфлями по ступеням лестницы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Поводья терпения упустил я из рук.
С а л и х
Души мучеников, подобие священным
голубям, улетают в рай. Нежные тела
мучеников избирают своим
местонахождением сырость земли.
А л и и б н И с а
Сладкоязычный и змею из недр земли
вытащит.
Р у д а к и
Стоимость некоторых вещей удваивается со временем, как это бывает с выдержанным французским вином. Под вещами Аббас Кули подразумевал дружбу.
Почему дружба сравнивалась с вином? Почему мусульманин Аббас Кули восхвалял вино? По Корану вино запретно. Винопитие при многих халифах каралось смертью.
"Кубок в руке лучше десяти тысяч дел". Он забывал, что "Название вину - ссора и скандал".
В душе Аббас Кули был скорее вольнодумцем и эпикурейцем, Омаром Хайямом, нежели жестоким, каменным фанатиком халифом Мамнуном, отрубившим голову своему родному дяде только за то, что тот на пиршестве потребовал вина. У Аббаса Кули была жестокая профессия. Контрабандистам приходится криво стрелять, но прямо попадать. Но характер у него был мягкий, добрый. И тот, с кем он заводил дружбу, становился другом его навсегда. Мансуров хотел он или не хотел - завоевал верную, бескорыстную дружбу Аббаса Кули, дружбу, которая крепла с каждым годом. Мансуров когда-то доказал Аббасу Кули, что обращается с ним, с "туземцем", как с человеком, и сразу же стал его другом, вечным другом. Едва Алексей Иванович появился в поле зрения Аббаса Кули, Аббас сделался его верным телохранителем. Мансуров гнал его, отказывался от его помощи, но Аббас в трудные минуты всегда был рядом. Нельзя тень оторвать от человека.