Колесница Джагарнаута
Шрифт:
– Почему? Что за причина?
Не отвечая, путники начали тихонько советоваться.
"Странная публика, - думал Мансуров.
– Всякие тут бродят, а такие еще не попадались. От них я ничего о Джемшиде не узнаю. Придется двинуть на Сладкие колодцы. А если хотят, пусть следуют за мной".
– Вы куда?
– крикнул все тот же длинный.
Говорил он с трудом, хотя и держался бодрее остальных. Но багровые веки, провалившиеся пергаментные щеки, растрескавшиеся кровоточащие губы свидетельствовали, что и у него силы на пределе.
– На колодцы.
– А близко колодцы?
– Я бывал здесь не раз. Если сойти с вашей гибельной тропы и идти всю ночь на юго-запад, на рассвете вы и ваши животные смогут напиться. Держитесь точно компаса.
Тогда длинный кивком головы показал на своих спутников:
– Вы видите тележку обезьян с обожженными хвостами? Вот к чему привело их зазнайство. Начальник обругал караванбаши. Ударил его по лицу. И вот! Все нас бросили. Экспедиция бедствует. У нас ни капли воды. Ужасно. Караванбаши украл лошадей, и мы...
Противно было слушать, но Мансуров бросил:
– Разберемся.
Он погнал коня по сыпучему песку и остановился на самом гребне.
– Эй, Бетаб, эй!
Моманд, свернувший из предосторожности, при виде странного каравана, в лощину между барханами, чтобы прикрыть своего начальника в случае необходимости, тут же подлетел к ним вихрем.
– Выдать по чашке воды людям. Верблюдам промыть губы и ноздри. Не давать им ложиться. А отсюда - марш к Сладким колодцам.
– Он посмотрел вниз.
– Эй, как вас величать, господа?
– Генстрем, патер Генстрем, к вашим услугам.
– Вам помогут, но если вы не двинетесь в путь сейчас же, пеняйте на себя. В пустыне проводников не бьют. В пустыне каплю воды режут на двадцать частей, даже если встречный - враг. А потом уже выясняют отношения.
Бетаб безропотно выполнил приказ. Напоив путешественников, он подошел к Мансурову и равнодушно промолвил:
– Вода совсем кончилась. В мешке сухо.
Афганское беспощадное солнце сделало уже шафрановым полнеба, и, глянув на него, Алексей Иванович сказал:
– Ничего. Мы дома, они гости.
– Гости... Животные они - эти ференги. У самих есть банки с питьем, а караванбаши и проводникам не дали пить. Поэтому их оставили тут... Подыхать. Если бы не вы, они пропали бы.
– Поехали. Если хотят, пусть едут за нами.
Жара не спадала, но Мансуров гнал и гнал коня. Он терпеть не мог ездить медленно.
Вода в Сладких колодцах действительно оказалась сладкой и холодной. Хлебнув воды, забываешь все невзгоды пути в знойной пустыне. Если бы не задержка с караваном европейцев и не необходимость накормить коней, Алексей Иванович и часу не оставался бы у колодцев. Но Бетаб настаивал на отдыхе, и пришлось остановиться на ночлег.
Спал Мансуров плохо и, едва рассвело, вскочил, проклиная все неудачи и задержки в пути. Он быстро ходил взад и вперед по глиняной площадке у колодцев, когда в еще не рассеявшемся сумраке показался долговязый патер, медленно приближавшийся к Мансурову с кряхтением и стонами.
– Прибыли? Привели караван?
– сухо спросил Мансуров.
– Очень мы вам благодарны.
– Не стоит благодарностей, господин Генстрем. Так, кажется, вы назвали себя? Напились? Верблюдов напоили?
– Да, все теперь - зер гут. Откровенно
– Действительно, глупо.
– Держался Мансуров по-прежнему сухо. Он занят был своими мыслями и лишь ждал, когда заседлают коней.
Он уехал с Бетабом еще до восхода солнца, но ему пришлось вновь встретиться с экспедицией. Он возвращался через Сладкие колодцы из безуспешной поездки к реке Аму и, к удивлению, застал путешественников на старом месте. Они, оказывается, и не спешили уезжать.
– Мориц Бемм - позвольте представить, - сказал Генстрем, - миссионер из Кашгара, едет домой, нах фатерлянд. Охотник на джейранов, святой миссионер и проповедник, помощник и проводник знаменитого археолога Оруэлла Штейна. Исколесил китайский Синцзян. Голова его - целый сейф ценнейших сведений об естественных богатствах недр. Незаменимый человек господин Мориц Бемм, не правда ли? Знает все перевалы и пути Кашгарии, Урумчи, Хотана. Одна беда - ни один мусульманин или буддист не пожелал принять слово веры христианской, не правда ли, Франц Шлягге?
Занятый у костра, на котором что-то варилось в котелках, Франц Шлягге буркнул что-то вроде: "Голод ломает и каменные стены".
"Этот грузный жилистый атлет такой же миссионер, как я китайский богдыхан", - подумал Мансуров и взглянул на тощего, жердеподобного Генстрема с рыжей скандинавской бородой и перекошенным вечной судорогой лицом. "Вот этот больше похож на подвижника. Пустился по миру в залатанной одежде и рваных кожаных калошах на босу ногу. И тем хуже для него. Он со своим длинным крючковатым носом, очевидно, отлично разнюхивает все, что ему нужно".
А Мориц Бемм - да, кстати, что-то очень знакомая фамилия!
– изо всех сил старался казаться этаким кейфующим туристом. Он возлежал на лошадиной попоне, брошенной на склоне бархана, и попивал пиво из консервной банки.
– Патер Генстрем - швед, - сказал он.
– Тоже миссионер в Кашгаре. Философ из уйгурской чайханы. Говорит на тридцати азиатских и неазиатских языках. Аскет. Живет на базаре в конуре без окон. Прозелитов не имеет. Но прозелиток меняет в постели каждый день. Поет им фривольные парижские песенки по утрам. А потом в одиночестве служит обедню. Бродит по стране. Знаток ископаемых.
Пиво из консервной банки оказалось преотличным.
– Одна из последних...
– заметил Мориц Бемм.
– Господин Генстрем, друг Свена Гедина, того самого знаменитого путешественника по пустыне Гоби. Сам Генстрем с виду нищий, а богаче Креза. Нашел россыпи на Сарыколе... богатейшие.
– Вы вопили - умираем от жажды, - недоумевал Мансуров, - а у вас...
– А у нас пиво? Это вы хотите спросить? Остатки былой роскоши две-три банки. Всех напоишь, - пожал плечами Бемм, - надолго ли хватит? Всяких слуг и караванбашей поить - свиней апельсинами кормить.