Колесо судьбы. Канон равновесия
Шрифт:
Тьма накрыла мягкой ладонью.
Его принесли ночью, через две дюжины дней после того, как он исчез. Двое гвардейцев-гайсем чуть ли не выше Димхольда ростом сначала испросили у полусонной меня позволения войти, а потом молча опустили у моих ног завернутую в несколько плащей закоченевшую волчью тушу. Матерый зверь весил, как молодой теленок, да к тому же лежал на плечах своих спасителей мертвым грузом. Так что, парни с облегчением потирали поясницы, виновато глядя на меня.
— Вот, княжна, — пробасил один из них. — Под деревом на одной из главных аллей лежал. Уже замерзать начал…
Я не знала, что и думать. Насмехается Вещий
— Подбросьте дров в камин, — велела я, гладя покрытую белым инеем шерсть. — И помогите мне перенести его на постель.
Парни расторопно повиновались — один кинулся раздувать еще жаркие угли, второй взялся за углы сложенных плащей. Надо было дождаться, пока у Даэнну в голове хоть немного прояснится, и он сможет сменить облик. А иначе простыни пропитаются водой и псиной.
— Дурак, — сказала я волчьему уху. Ухо слабо дернулось. — По каким буеракам тебя носило, а главное, зачем? Сделайте милость, — повернулась я к топтавшимся у дверей гайсем, — бегом на кухню и разбудите старшего повара. Пусть согреет молоко с медом и воды.
Они кивнули и исчезли удивительно бесшумно для своего сложения. Я бездумно запахнула халат поплотнее и плюхнулась на край постели — ноги не держали. Надо было хоть чем-то занять руки, и я принялась выбирать из мерзлой жесткой шерсти льдинки. Кидала их Фирре, а тот радостно скакал по полу и ловил «камешки», недовольно морща мордочку, когда от них оставался легкий пшик.
— Дурак, — повторила я, взявшись разбирать шерсть на морде, слипшуюся в грязные мокрые сосульки. — Ну вот кому и что ты этим доказал? Только переживай теперь за тебя.
Он в ответ слабо тыкнулся мне в ладонь сухим горячим носом, вильнул хвостом туда-сюда и заскулил. Ох, дурень…
— Давай, Волчик, надо перекинуться, — я потеребила его, приподняла морду. — Ты мокрый, замерз, надо согреться. Давай.
По звериному телу прошла бесплодная судорога, шерсть начала было клубиться туманом, но дальше дело не двинулось. Плащи хоть и плотные, все равно скоро промокнут, роскошная волчья шуба начинает оттаивать и ощутимо отдавать псиной… Ну и что мне с этим делать? Отца звать?..
За дверью раздались негромкие торопливые шаги, мне в сознание плеснуло заполошным беспокойством. Щелкнула дверная ручка, и в открывшуюся щель просунулась растрепанная голова Рино.
— Что у тебя стряслось? — спросил он, стрельнув темно-янтарными глазами по сторонам. — Ого, да никак пропажа нашлась!
Водяник просунулся весь и деловито прошлепал босыми ногами по холодному каменному полу. Из одежды на нем, как обычно, красовались жилетка и штаны на голое тело. Бр-р-р, смотреть холодно.
Сдунув с лица длинную челку, Ринорьяр присел перед Волком.
— Вот же умудрился. Ну ничего, сейчас поможем. У меня рыбки тоже, попервах бывает, как наплаваются — после даже плавником шевельнуть не могут, не то, что обернуться. Эй, ваша мохнатость, для купаний не сезон!
Он приподнял тяжелую Волкову голову и, просунув руку под шею, устроил у себя на плече. Мокрая шерсть липла к пальцам, туша была безвольной и неподъемной. Водяник погладил зверя по морде, не преминув дернуть за усы — ох и бегать ему от Ваэрдена потом! — и запел
Волчья шерсть, наконец, завихрилась туманными клочьями, очертания тела поплыли. Судороги волнами прокатывались по нему, но тощий с виду Рино держал крепко, не давая напрасно биться. Когда пение смолкло, на постели лежал ифенху — без одежды, нехорошего синеватого вместо привычной зелени цвета. И холодный как ледышка. Братец присвистнул.
— Ух ты! Ну прям как я после какой-нибудь заварушки. Рыся, давай его определим под одеяло.
Я молча взялась помогать брату. Вдвоем мы кое-как вытянули из-под Волка промокшие плащи, укутали в прогретый у огня шерстяной плед а сверху накрыли одеялом. Он отзывался на все только слабым скулежом. Заглянувшая с требуемыми молоком и водой служанка была удостоена беглого «молодецдавайсюда», а после Рино подорвался как ужаленный.
— Ты вот что, Рыся, напои-обсуши его, а я ща мигом туда и оттуда, идет?
Не успела я рта раскрыть, как его и след простыл — только дверь грохнула. Вот же, три шипа звездоцветки в заднице торчит, не меньше…
Села на постель, покосилась на воду и молоко. Едва теплые — пока это их от кухонь сюда донесли… Это ничего, чуток Силы в руки влить, подержать — и согреются. Надо ободранные лапы промыть, надо проверить, не застудил ли по дурости легкие, надо…
Ифенху не болеют. Это просто невозможно. Их тела сами выжигают любую заразу, а чтобы простудить Темного, нужно запихать его в ледяную пещеру высоко в горах на дюжину дней без еды. Закопав при этом в снег в мокрой одежде.
Волк хрипел. Хорошо еще, жара не было.
Что происходит вокруг меня? Чувство искаженности, неправильности усилилось, подкрепленное распирающим меня изнутри… Светом? Я взялась за дело, пытаясь отвлечься от странного беспокойства, да не тут-то было. Оно зудело, как надоедливая муха, вилось и уворачивалось, не давая себя прихлопнуть. Внезапно накрыло пониманием, что отец сейчас не появится, как не зови. Хотя, наверняка не спит и прекрасно знает, что случилось. Он опять не вмешивается в своей излюбленной манере. Хорошо, если поутру придет, и то — ни лечить, ни помогать не станет. Только улыбаться будет из угла по-кошачьи загадочно. Я закусила губу и занялась Волковыми лапами, пока он не то спит, не то в забытьи. Непривычно, странно. Но — долг жены воина и правителя в том и состоит, чтобы дожидаться своего Sierru из боя, а после выхаживать, чтобы снова ждать. Что ж. Видит Вещий — для меня это в первый, но далеко не в последний раз…
Как я ни старалась смывать грязь и кровь осторожно, вода все-таки причиняла боль. Даэнну дернулся и перехватил мою руку.
— Рыся… Как? Что я здесь делаю?.. — мать моя ведьма, он еще и голос сорвал начисто!
— Лежишь, что еще, — фыркнула я, не удержавшись от раздраженного тона.. — Сейчас молока дам, и спать. А вздумаешь отпираться — дам еще и поленом в лоб.
Вот теперь я сполна понимала маму, когда она грозилась пресловутым поленом отцу засветить! Такое частенько бывало, когда он возвращался из лесных дебрей особо потрепанным или слишком усердствовал с потоками, а потом его приходилось отпаивать травами.