Колесо судьбы
Шрифт:
Гарри позвонил ей на следующий день, потом послал цветы, написав в записке: «Забудь о прошлом. С тобой все хорошо. Г.». Из Европы он звонил от случая к случаю, когда выдавалась свободная минутка. Его каникулы были гораздо интереснее, чем ее: они сравнили свои дневники, когда он вернулся в город за неделю до Дня труда; Тана к тому времени закончила работать, наконец-то вырвавшись из фирмы «Дарнинг Интернэшнл». Это было ошибкой, но она выдержала характер до конца. Они уехали на Кэйп-Код.
— Ты не завела какой-нибудь жуткий роман,
— Нет. Помнишь, я тебе сказала: это откладывается до первой брачной ночи.
Однако теперь он знал истинные причины ее сдержанности: она была травмирована насилием, и ей надо было переступить через это. После признания ей стало легче. Она наконец начала выздоравливать.
— Не будет у тебя брачной ночи, глупышка, если ты будешь сидеть дома.
Она улыбнулась: было так приятно видеть его снова.
— Ты заговорил, как моя мама. — Как она, кстати?
— Все так же: верная рабыня Артура Дарнинга. Это выводит меня из себя. Я никогда никому не позволю так обращаться со мной.
Он всплеснул руками в притворном отчаянии.
— Черт побери! А я-то надеялся… — Оба расхохотались.
Неделя пролетела незаметно — так бывало всегда, когда им было хорошо. Вдвоем на Кэйп-Код — об этом она могла только мечтать. Гарри прятал свои истинные чувства, и их отношения оставались прежними. Потом они разъехались по своим общежитиям, начав учебу на младшем курсе продвинутого колледжа. Год пролетел незаметно. Следующим летом Тана осталась работать в Бостоне, а Гарри улетел в Европу. По его возвращении они снова отправились на Кэйп-Код, и на этом счастливое время окончилось. Оставался один год до вступления в реальную жизнь. Они, каждый по-своему, старались не слишком забивать себе этим голову.
— Что ты собираешься делать? — хмуро спросила его Тана как-то вечером.
Уступив его настояниям, она согласилась познакомиться с одним из его товарищей, но дело у них не клеилось. Тана не интересовалась им всерьез, чему Гарри был втайне рад. Но он все же надеялся, что такие, ни к чему не обязывающие встречи будут ей полезны.
— Он не в моем вкусе, — возражала ему Тана.
— Откуда тебе это знать? Ведь ты ни с кем не встречалась целых три года.
— Я теперь вижу, что ничего не потеряла. Он усмехнулся.
— Ты — настоящая стерва.
— Нет, серьезно, Гарри. Что мы будем делать после окончания колледжа? Ты думал о магистерской степени?
— Ну, нет! С меня довольно. Не протирать же мне штаны за школьной партой до конца жизни! Я выхожу из игры.
— И что потом? — Тана мучилась этим вопросом уже два месяца.
— Откуда мне знать? Наверное, поживу какое-то время в Лондоне, в доме отца, пока он смотается в Южную Африку. Может быть, поеду в Париж или в Рим, потом вернусь сюда. Я хочу развлекаться, видеть мир. — Не признаваясь в этом самому себе, он бежал от нее — от того, чего желал, но пока не мог получить.
— Разве ты
— Зачем? — пробурчал он.
— Безделье недостойно мужчины!
— Что тут недостойного? Мужчины в моей семье никогда не работали, зачем же мне нарушать святую семейную традицию?
— Как ты можешь это говорить?
— Но это правда. Все они — просто богатые, ленивые бездельники, вроде моего отца.
Тана пришла в ужас от услышанного.
— А что скажут о тебе твои дети? — Ей хотелось думать, что его слова не более чем рисовка.
— Я надеюсь, что у меня хватит ума не заводить детей.
— Вот теперь ты похож на меня.
— Упаси бог! Оба рассмеялись.
— Серьезно, Гарри. Ты совсем не хочешь работать? Даже для приличия?
— А зачем?
— Сейчас же перестань паясничать!
— Кому нужно, чтобы я работал, Тэн? Тебе? Мне? Моему старику? Репортерам светской хроники?
— Зачем же тогда ты учился?
— Я не знал, куда себя девать, а в Гарварде было интересно.
— Не правда! Ты был прилежным студентом. — Она перекинула свою золотистую гриву на спину и настойчиво продолжала:
— Ты готовился к экзаменам не разгибая спины. Ради чего же ты старался?
— Ради самого себя. А ты? Ты можешь сказать, для чего ты училась?
— То же самое. Но теперь я не знаю, что делать дальше. За две недели до Рождества ее выбор был сделан.
Позвонила Шарон Блейк и спросила Тану, не хочет ли она принять участие в марше протеста, организуемом доктором Кингом. Тана размышляла над ее предложением всю ночь, а на следующий день позвонила Шарон.
— Ты снова достала меня, подружка.
— Ура! Я знала, что ты согласишься.
Она засыпала Тану подробностями: марш состоится в Алабаме, за три дня до Рождества; риск сравнительно невелик. Все это выглядело весьма увлекательно, и девушки болтали без умолку, как в прежние времена. Шарон так и не стала больше учиться, к большому огорчению своего отца. Она влюбилась в одного молодого чернокожего юриста, этой весной они собираются пожениться. Тана была безумно рада за нее и, повесив трубку, долго не могла успокоиться. Назавтра она рассказала Гарри о марше.
— Твоя мать не будет в восторге, Тэн.
— Я не обязана ей докладывать об этом. По-твоему, она должна знать каждый мой шаг?
— Но что как тебя снова арестуют?
— Тогда я позвоню тебе, и ты внесешь за меня залог. — Она сказала это совершенно серьезно, но он с сомнением покачал головой.
— Не выйдет — я в это время буду в Швейцарии.
— Вот бродяга!
— Я тебе не советую, Тэн.
— Оставь свои советы при себе.
Однако накануне вылета она слегла в постель с очень высокой температурой. У нее оказался вирулентный грипп. Вечером она попыталась встать и уложить вещи, но ее шатало от слабости. Она позвонила в Вашингтон. К телефону подошел Фримен Блейк.