Колхоз. Назад в СССР 3
Шрифт:
Глава 11: О том, как внимательно нужно слушать вселенную и беречь подарки судьбы.
Неделя подошла почти к концу, а я не находил себе места. Тревога становилась сильнее. Больше всего беспокоил тот момент, что не имелось у меня идей, как вырваться из-под пристального внимания участкового, который поставил своей целью воспитать в нас либо гипертрофированное чувство ответственности, либо маляров-профессионалов. После его педагогического подхода можно было точно не переживать, получится ли в тяжёлые времена заработать себе на кусок хлеба. Получится. Крашу теперь стены так, что Малевич нервно вздрагивает на том свете. Ключевая фраза — "кусок хлеба". А я очень сильно желал иметь возможность этот самый кусок намазать сверху черной икрой. И вот чтоб данная возможность у меня была, нужно суетиться. Но хрен куда дернешься. Со всех сторон обложили. Дядька тоже бдит. Кружит, как ворон. Ждёт подвоха. Руку с ремня вообще не убирает.
Мы
Наступило воскресение, а мыслей не было никаких. Походу, так и буду красить эту чёртову школу до конца лета. Хотя, мне уже кажется, до конца жизни. День сурка какой-то. Потом вернусь в Москву, а там — Светланочка Сергеевна. Которая сейчас притихла, словно террорист в засаде. Я уже понял, эта женщина ничего не оставляет на самотёк. И то, что она молчит — очень, очень настораживающий признак. Пугающий.
Когда в глаза сказал мамочке, будто знаю всю мутную историю, случившуюся много лет назад, ожидал, она начнет торговаться. Вообще, это было в ее интересах и подобным образом поступил бы любой адекватный человек. Адекватный. Понятно, да? В конце концов, с такими темными пятнами, которыми заляпано прошлое Светланочки Сергеевны, надо хоть немного подсуетиться. Но нет. Ничего. Она просто развернулась и ушла. Как понять, к чему такое удивительное спокойствие?
Короче, вечером, после ужина, спустился к пруду. Возникло странное, удивительное желание посидеть на берегу, посмотреть на воду. Серьезно. Чтоб тишина, деревья отражаются в водной глади, и никого вокруг. Меня это желание даже напугало. Никогда ничего подобного не испытывал.
Однако, место, где планировалось погрузиться в дзен, оказалось занято.
— Николай Николаевич? Здравствуйте. Вы чего тут делаете?
Председатель сидел на краю мостика, закатав обе штанины брюк и опустив ноги в воду. Вид у него был задумчивый. Даже, наверное, грустный.
— О, Жорик. Здорова. — Он оглянулся через плечо, но вставать или уходить не спешил, — А ты чего?
— А Вы? — Я подошёл ближе, снял кеды и пристроился рядом с председателем, так же, как он, задрав штаны выше колен.
— А я… — Николаич задумчиво посмотрел вперёд, — А я вот захотел прийти сюда. Странное, внезапное желание. Просто… это место оно, вроде как, мне дорого. Именно это.
— Место силы, типа? — Я мотылял ногами, опустив голову и разглядывая, как волной расходится вода.
— Место силы? — Председатель хмыкнул. — Ну, можно и так сказать. Интересно ты назвал. Хотя, удивительно верно. Оля тут всегда ведь жила. Это дом ее родителей.
Председатель так резко перескочил на Ольгу Ивановну, что я сначала вообще не понял, о чем речь. При чем тут наша стервозная соседка. Даже оглянулся на всякий случай. Мало ли.
— Мы встречались здесь. На берегу. Родители у нее были строгие. Особенно отец. Иван Пахомович... Вспыльчивый. С характером. Да его все село знало. И близлежащие тоже. Там такая забавная история получилась... Мать Оли вышла замуж за Ивана Пахомыча... Ладно. По порядку. Семья у тети Фени была бедная. Звали так Олину мать. Феодосия. Родители умерли с голодухи. Оба. Осталось три дочери. Феодосия, то есть тёть Феня, потом, значит, Лукерья и Саня. Александра, если полностью. Лукерья и Саня постарше, их родня быстро замуж спровадила. А тёть Феня была ещё маленькая. Так ее отдали в поповскую семью. Имелся в Зеленухах в те времена священник. Вот она помогала попадье с детьми, по дому. Взамен получала полное довольствие и грамоту. Поп ее учил, почти как своих детей. Теть Феня поэтому умела читать и с арифметикой у нее неплохо было. Для деревни это прям ого-го сколько. Грамотная. Ну, а как подросла, надо было ее тоже замуж отдавать. Вечно же не могла она в поповской семье жить. И вот взял ее Петр Селиванов. Были у нас такие. Хорошая семья. Только Петр — единственный сын, остальные девки. И мать с Петром жила. Так положено. А мать… Характер, не дай бог. Главное Феня и Петр друг друга прямо полюбили. Знаешь, редко такое бывает. Но мать Петькина, как сбесилась. Она невестку буквально со свету сживала. Феню. Била даже. Да…Представь себе. А Петр сделать ничего не мог. На мать голос не повысишь, запретить не запретишь.
— Почему? — Я не выдержал, прервав рассказ председателя. — Как это не запретишь? С хрена ли она жену сына била? Это как, вообще? А он, тряпка, выходит? Не мужик.
— Городской ты, Жорик, не понимаешь… — Николай Николаич покачал головой. — Сейчас свободнее с этим стало. Вон, Андрюха твой. Исполняет. Знаешь, что ему за это лет сорок назад было бы? Да его отец вожжами в усмерть бы измочалил. Но Андрюха головы бы не поднял. Нельзя. Родители — это святое. С ними только на "Вы". Конечно, говорить то Петр пытался, но что толку. Мать его одно по одному, и руки у Феньки кривые, и жратва невкусная, и сам она дура дурой. Ну, понял. В общем довела до того, что молодые поняли, не жить им вместе никак. Да еще Феня забеременеть не могла. Вообще. Представь, для деревни
— Погодите… Так а Феня куда ушла? У нее же семьи не было? К попу опять? — Не знаю, зачем мне председатель рассказывал эту историю, но на самом деле стало интересно.
— Зачем к попу? Как взрослая баба к попу пойдет? Ты чего? Там ещё поподья имеется. Это начало лета было. В таборе жила.
— В таборе? У цыган что ли?
Против воли фантазия моментально нарисовала мне неведомую Феню, которая в цветных юбках и с бусами на шее, скакала по полю с песнями "ай-на-не".
— Жорик, ну, какие цыгане? У нас их тут и не бывает даже мимоходом. Полевой стан так называли. Люди работали в поле. Чтоб не возвращаться в село с техникой, или, к примеру, жил кто-то далековато, были такие дома. Ну, больше на хлев, конечно, похоже. Транспорт туда-сюда тогда не ходил. И вот имелся полевой стан. Там и механизаторская часть, и людская, так сказать. Жили, пока сезон. У нас в основном местные работали, поэтому Феня одна и обустроилась в таборе. Ну и вот… Время шло, дело к осени. Петр пока этих невест таскает, а сам украдкой с Феодосией встречается. Мать еще не оценила первую невестку. Требовалось ее проучить до конца. А тут еще такое дело вышло… Времена были в некотором роде серьезные. В общем, Петр, когда домой шел, положил горсть зерна в карман. Зачем? Тут уж сказать не могу. Не было такого, чтоб с голоду они пухли. А его проверили и нашли. Следили шибко. Это, чтоб ты понимал, уголовный срок. Не меньше десяти лет.
— В смысле? За горсть зерна? — Я в изумлении уставился на председателя. Может, путает что-то. Нет, я помню там, первые годы становления колхозов и все такое. Но блин… Десятка? Серьезно?
— Да, Жорик. За горсть зерна. Но опять же, не в этом суть. Петр успел Феню предупредить. Чтоб не ждала его. Сказал, живи дальше, устраивай судьбу. Ну, и забрали его в областной центр. А тут же еще один человек появился. Иван Пахомович. Вдовец. Остался сын при нем. Подростком уже был пацан. Вот Феодосия то Ивану сильно приглянулась. Он и так, и так крутился рядом. Но та ни в какую. Петьку ведь ждала. А уж когда Петра забрали, Иван, грубо говоря, воспользовался ситуацией. Пришел к Фене и говорит. Так мол, и так, у меня сын, хозяйство, нужны женские руки. Не хочешь замуж идти, так хоть давай в помощницы. Содержать буду, платить что-то за работу. И еще … У Ивана брат работал как раз в городе, куда Петьку увезли. С органами связано там было. Или с управой… Сейчас точно не скажу. Вот Иван пообещал посодействовать в ситуации с Петром. Да и лето уже заканчивалось. В полевом стане зиму не проживешь. Условий для этого нет. В общем, Феня согласилась. Пошла в работники. Сам понимаешь, она — баба молодая, Иван — мужик не из последних. В общем… Вышло у них дело, все-таки. И вот что интересно. С Петькой Феня жила, никак забеременеть не могла, а тут — раз, и все. Представляешь? Понесла.
— Ну, вот! Видите. Значит, не ее вина была. Значит, Петька этот ваш виноват, что детей не было.
— Может и так…— Председатель почесал затылок. — Только в деревне в данном случае вся вина всегда на бабе. Особенно тогда. Ты чего? Признать, будто мужик это…недееспособный? Да ни в жизнь! Ты дальше слушай. И вот представь, она забеременела, а тут Петр возвращается. Иван действительно его смог выручить. Да так выручить, что его еще и отпустили. Ну, и Петр прямой наводкой к Фене. Идём, мол, за тобой пришел. Та говорит, куда ж я теперь? На сносях. Так Петр был готов ее с ребенком забрать. Любил сильно. Но тут уж Феня уперлась. Ты говорит, как это представляешь? Все село знает, что от Ивана дите. Да меня, говорит, твоя мать вообще живьем закопает. Хотя свекровь то уже поспокойнее стала. Во-первых, на невесток нагляделась, которые ей поперек были, да и с Петькой вон какая ситуация вышла. Но Феодосия Петру все равно отказала. Петька и к Ивану ходил. В лицо ему говорил, мол, так и так, моя женщина, будь добр, верни. Все одно ее добиваться буду. Но нет. Феня так и осталась с Иваном. Ольга у них как раз и родилась. Потом, сам знаешь, война. Оля уже взрослая была. Иван в первые дни войны погиб. И сын его тоже. Старший. Тот самый, кого Феня воспитывала, как родного..