Колхоз. Назад в СССР 3
Шрифт:
Честно говоря, был уверен, все, нас спалят. Сейчас крики разбудят Виктора, меня дома хрен есть. А я как раз рассчитывал на то, что родственники улеглись спать и про Жорика никто не вспомнит до утра.
Я недооценил Матвея Егорыча. Не знаю, почему он служил в пехоте. Ему прямая дорога в разведку, это факт. Дальнейшую часть этой истории я узнал в нескольких вариантах от разных людей. Но позже. Утром.
Итак. Зеленухи стояли на ушах, встревоженные криком Нинки. Дурная баба убеждала с пеной у рта, уверен, там точно была пена, потому как, тетка однозначно бешеная, что якобы, она встала ночью и подошла
— На кой черт? — задал один короткий вопрос Ефим Петрович.
Участковый понимал в этот момент, что с каждым днем начинает тихо ненавидеть родное село. Либо он раньше не замечал его удивительных особенностей и тяги к апокалипсису в любых его проявлениях, либо, что скорее всего, прежде такого и не бывало. А началось повальное сумасшествие с момента, как в Зеленухах появился один очень неожиданный гость. Если говорить более конкретно, сынок члена политбюро, товарища Милославского. У Ефима Петровича даже грешным делом мелькнула мысль, а не под него ли это копают. Мало ли. Поверить в то, что люди, с которым он бок о бок прожил столько лет, способны на удивительную, крайнюю дурь, было как-то сложно.
— Так поглядеть покойников. — Вполне резонно, на ее взгляд, ответила Нинка.
Народ из ближайших домов собрался возле нинкиного двора, сонный и злой. Теперь все это со стороны выглядело, как летучий, незапланированный митинг.
— Зачем? Думаешь, у них летняя миграция началась? — Не выдержав абсурдности происходящего спросил участковый.
— Что такое "миграция", не понимаю, но хотела глянуть, не шатаются ли опять. — Невозмутимо ответила Нинка.— А там… батюшки святы… Кладбище на ушах стоит. Чистая вакханалия.
Что примечательно слово "миграция" Нинке было незнакомо, а вот "вакханалию" она знала.
— Так. Ясно. А орала то зачем? Соседи подумали, убивают тебя.
— Страшно было. Да и они тоже орали.
— Кто? — Участковый понял, близок тот момент, когда от обычных разговоров он перейдет к рукоприкладству.
— Покойники. Покойники же и орали.
— Это они Нинку разглядели…— Донеслось из кучки соседей, которые начали понимать, известная всему селу сплетница и брехушка снова придумала какую-то ересь.
А вот участковый призадумался. Вспомнил, что сам, лично, разрешил вечером Милославскому посетить кладбище. Вспомнил, вздоргнул, посмотрел в искренние, честные в своей бестолковости глаза Нинки, и пошел к мотоциклу. Уже возле "Урала" обернулся и многозначительно сказал.
— Нин...мужика бы себе завела, что ли...
Через пять минут участковый уже был возле дома Виктора Щербакова. Тот появлению Ефима Петровича сильно удивился. Потом удивился, услышав вопрос, где его сын и племянник. Андрюха обнаружился в своей собственной постели, а вот Жорика не было. Тут Виктор удивился в третий раз. Но по другому поводу. Причиной удивления стала мысль, интересно, как ещё до сих пор он не прибил столичного родственника за все его выкрутасы.
Однако, стоило всем выйти во двор, они услышали вдалеке тихие голоса.
— Там кто? — Спросил участковый. Он уже представлял, как утром выпишет любителю отечественной истории по самый не балуйся, но спросить был обязан.
— Не знаю. — Виктор пожал плечами, а потом направился к саду.
Голоса доносились с
Со стороны этой очень странной компании доносились рассуждения деда Моти. Причем, достаточно громкие. Он явно был вдохновлён беседой.
— И вот понимаешь, Жорик, это — условный враг. — Матвей Егорыч подскочил ближе, схватил комок грязи и шлепнул его об стол. — А это, значится, мы.
Следом такая же участь постигла шишки.
— Не было у нас выбора. Соображаешь? В обход никак. Только напрямую. Ни одного танка поблизости…
При виде организовано шагающей группы, мы с дедом Мотей уставились на дядьку и Ефима Петровича удивлёнными взглядами.
— Вы что здесь делаете?
Участковый спросил это таким тоном, будто на столе лежал труп и мы его разделывали на части, скидывая заодно куски Мухтару.
— Про войну говорим. Вернее, как оно вышло. Я с кобылой своей разругался и пришел сюда. Нервы, так сказать, успокоить. Смотрю, Жорик шурует вдоль пруда. Стал меня про церковь расспрашивать. Ну, и слово за слово, вспомнили войну. Пацан интересуется. Как тут не рассказать…Погоди. А вы чего здесь делаете?
Матвей Егорыч ткнул пальцем в участкового. То есть Настя в ночнушке и накинутом сверху платке, Переросток в одних штанах и дядька в семейных трусах его вообще не удивили.
— А мы… Ты когда с кладбища ушел? — Резко переключил внимание на меня Ефим Петрович.
— Да кто ж его знает…— Я пожал плечами. — Часа два, наверное, назад. Очень интересные развалины. Нашел специальную кладку. Ее ещё до революции делали. Понял, что церковь ваша — древняя. Пока домой шел, соображал, как заняться ее изучением.
— А чего по улице не ходилось? Зачем на пруд поперся? — Прищурился участковый. Сканировал, наверное.
— Так прогуляться перед сном хотел. Красотища-то какая…
— М-м-м-м… — Ефим Петрович перевел теперь взгляд на Мухтара. — А этот что тут делает? Он со двора один никогда не уходит. Если Мухтар на улице, то только или с Николаичем, или с Наташкой. Они его просто так не выпускают.
— Да я откуда знаю. Вы уж совсем… За чужих собак ответственности не несу. — Я развел руками. — Пока шел вдоль пруда, смотрю, Мухтар у воды отирается. Может, сбежал?
— Может и сбежал…— Согласился Ефим Петрович. — И что вы, два часа тут сидите?
— Вот ты даёшь, конечно… Не ожидал от тебя…— Матвей Егорыч с осуждением посмотрел на участкового. — Мы не сидим, Ефим. Мы об истории говорим. Не слушаешь меня совсем? Сначала про церковь. Я вспоминал, что знаю о ней. А потом как-то беседа наша перешла к тому, как немцы город брали. Пусть, один берег сдали, но другой-то отстояли. А я тут был же. Сам знаешь. Пришлось повоевать за родную землю. Ну, вот Жорик заинтересовался, я и рассказываю. Или что? Про войну говорить нельзя?