Шрифт:
Глава 1
Событие первое
Снег был мелкий и колючий. Совсем уж холодно не было – ветер вот только. Да и какие сейчас холода – глобальное потепление. Теперь морозы за сорок зимою – даже не редкость, а чудо. Пётр Германович помнил детство – оно прошло в этом самом городке, и тогда каждый год зимой отменяли школьные занятия, а значит, термометр опускался ниже тридцати шести. При этом детям в квартирах не сиделось – шли либо кататься на горке, либо, что бывало чаще, на дневной сеанс в кино. А сейчас – ударь на неделю мороз за сорок? Да половина города вымрет. Все трубы и батареи обязательно полопаются, обмороженных в больнице некуда будет складывать.
По-старчески посетовав на нынешнюю действительность,
Пётр Германович поздоровался с молодой и очень даже привлекательной продавщицей. «Эх, где мои семнадцать лет», – вздохнул про себя пенсионер и прошёлся вдоль стеклянной витрины. Остановился напротив большого букета ярко-синих хризантем. Взгляд они прямо приковывали. Где-то Пётр читал, что на самом деле они белые, а лепестки красят – только красоты букета это знание не умаляло, да и цена была не заоблачной. Как-то в далёком восемьдесят четвёртом он купил свой первый букет девушке – три не первой свежести гвоздички за три рубля. Обогатил армян. Три рубля – это в пересчёте на сегодняшние деньги триста. Он всё на сто умножал, хоть и не всегда совпадало. Яйца стали вдвое дешевле – в те «счастливые времена» стоили по рубль десять, а мелкие – по рубль пять. Сахар был девяносто две копейки, а теперь только тридцать рублей. В три раза подешевел. Зато молоко вдвое подорожало, вместо двадцати восьми копеек стоит пятьдесят с лишним рублей. А вот масло осталось на уровне трёх с половиной рублей. Хотя, может, из-за добавления пальмового?
Заплатив пятисотенную за синее чудо и поздравив девушку с прошедшим Новым Годом, наступающим Рождеством и Старым Новым Годом, Пётр Германович покинул уютное тепло магазинчика, переделанного, скорее всего, из однокомнатной квартиры, и вышел обратно под колючий январский снег. Капюшон натягивать не стал: до дворца оставалось метров сто, только дорогу на светофоре перейти и пересечь придворцовую площадь с искусственной ёлкой. Научились ведь не губить природу.
Билеты на концерт Вики Цыгановой принёс сын, решил побаловать. Сам бы Пётр ни за что во дворец на концерт не пошёл. И дело не в деньгах, хоть и их, понятно, жалко – недёшевы нынче концерты – дело в качестве. Вошёл на смарт-ТВ в интернет, набрал в Яндексе концерт Цыгановой, и смотри на полутораметровом экране в качестве «HD» со стереозвуком. В любой момент можно поставить на паузу, сходить в туалет, либо чаёк поставить. Надоест – можно выключить. А в переполненном зале? Кашель, хлопки-овации прям над ухом. Сосед ещё попадётся с запахом пота, а то и перегара, или соседка, вылившая на себя ведро вонючих духов. Вот, нынче оба удовольствия сразу. Так ведь ещё фонящие колонки, очередь в гардеробе, прокуренный туалет. И обязательно впереди усядется высокий мужик с залысинами и перхотью в волосах.
В чём радость такого времяпрепровождения? Энергетика певицы. Маленькая женщина в короткой чёрной юбке и сапогах до колена прыгала на сцене. Не было никакой энергетики, нет – сама певица была замечательная. Это не поющие трусы современные. Своя ниша. Что-то есть, конечно, цыганское, что-то немного народное, но в сумме очень неплохо. И женщина красивая, повезло этому самому Цыганову. Почему-то нет детей – зато нет и всяких Стасов Пьех. Ведь ни у Малинина, ни у Газманова, ни у прочих Пугачёвых ничего путного из детей не выросло. Отдыхает природа на детях. Новых песен не было, но в целом концерт Петру Германовичу понравился. Вика Цыганова не отбывала номер, отнюдь. Она вкалывала на сцене, душу вкладывала. Вот нет этого у поющих трусов, да и зачем им? У них папики есть. Им не нужна
Прозвучала последняя песня, и народ ломанулся в вестибюль, занимать очередь в гардероб. Быстрее домой. Что там? Диван и позавчерашний оливье. Несколько человек понесли цветы певице. Та принимала букеты, наклонившись со сцены. Пётр Германович решил поступить по-человечески – он дошёл до лестницы, ведущей на сцену. Вика Цыганова заметила пенсионера и двинулась навстречу, помогла подняться на последнюю высокую ступеньку. Пётр Германович протянул букет, поцеловал протянутую ему руку – и в эту минуту что-то скрипнуло под потолком, потом заскрежетало. Разогнувшись, пенсионер глянул вверх. На них падала ферма с прожекторами, сверкали искры от рвущихся проводов. Пётр Германович попытался прикрыть собой съёжившуюся певицу. Удар он почувствовал, а вот боль – нет. Просто чернота. Чернота навсегда.
Событие второе
Плакал ребёнок. Пронзительно. Требовательно. Взахлёб. Так плачут только грудные дети. Пётр чуть потряс головой. Плач не утих, а стал ещё громче и требовательней. Какой идиот принёс во дворец грудного ребёнка? И почему его так долго не успокаивают? Что-то тёплое и приятно пахнувшее перевалилось через него. Хотя почему что-то? Перевалилась женщина, при этом тугие, налитые молоком груди прошлись по лицу. Хорошо хоть, были они прикрыты материалом – скорее всего, льняной ночной рубашкой.
Потом босые ноги прошлёпали по линолеуму, скрипнули половицы, видно, открылась дверь, так как крик стал на порядок громче. Там загорелся свет, и женский голос потребовал:
– Петя, поставь воду на плитку, нужно бутылочку подогреть.
Пётр Германович открыл глаза. Большая комната с высоким потолком. В углу – громоздкий буфет с блёстками хрустальной посуды. Точно не его комната. И даже люстра хрустальная? Куда это его занесло? Только вот, несмотря на люстру и буфет с хрусталём, богатой комната не выглядела. Ни тебе висящего на стене полутораметрового смарт-ТВ, ни ламбрекенов всяких, ни встроенных зеркальных шкафов. Стол был, но явно не итальянского производства, как и стоящие вокруг этого круглого монстра стулья.
– Петя, я просила воду согреть! – потребовала женщина гораздо громче, а вслед то же самое, но на своём языке, прокричал грудничок.
Пришлось вставать – раз кричит, значит, имеет право. С первой попытки не удалось – ноги не слушались, и острая головная боль пронзила мозг. Чёрт! Чёрт! ЧЁРТ!!! Пришлось приземлиться на кровать. Та заскрежетала пружинами. Где набрали всю эту рухлядь? Что вообще происходит? Кто эта женщина? Кто этот крикливый и вонючий ребёнок? До Петра из той комнаты докатилась волна амбре. Хотелось вскочить и ломануться на свежий воздух. Пришлось встать – на этот раз чуть лучше. Вдоль стенки, опираясь на неё одной рукой, он добрался до двери и выглянул из неё. Свет горел в другой комнате, в конце довольно длинного и узкого коридора. С противоположной стороны этого лабиринта маячил тёмный дверной проём. Кухня, наверное, там? Всё ещё качало – пришлось, по-прежнему опираясь одной рукой о стену, побеленную мелом, добираться чуть ли не приставным шагом. Зачем коридор мелом-то красить – чтобы обтирать и пачкаться? Дебилы. Чем водоэмульсионка не устроила, или обои, да известь, наконец?
Выключатель на кухне был под стать всей остальной обстановке. Чёрный, карболитовый, с длинным язычком. Винтаж. У дальней стены была печь. Обычная печь, топящаяся дровами, с чугунной плитой и набором колец-заслонок. Газовой плиты не было. Что, неужели придётся разжигать этого монстра? Нескоро же он воду подогреет. Фу! Рядом с этим раритетом стояла табуретка, а на ней – электроплитка с открытой спиралью, да ещё и самодельная. Бороздки под спираль вырублены в двух кирпичах. Мать вашу, Родину нашу! Куда он попал? Выключателя у электроплитки не имелось, зато имелся провод с такой же чёрной карболитовой вилкой.