Колхозное строительство 8
Шрифт:
Стихла ругань за окном. Кавторанг, тоже красный — или это вечернее солнце всё в такой цвет выкрасило? — зашёл и, вытащив из кармана брюк помятый носовой платок, вытер лицо.
— Всего оплевал, — обращаясь к графину с тёплой противной водой, сообщил он.
— Ну-ну, Сергей, за битого двух небитых дают, — хмыкнул Сысоев.
— А за оплёванного двух каких дают?
— За одного битого двух небитых дают, а за одного убитого — пожизненное.
— Предлагаете притопить?
— Стишок тут внучок на днях рассказал:
Битый вновь везёт небитых —
Дуракам всегда
А голодный и небритый
Лапу грязную сосёт.
— И к чему это, Виктор Сергеевич?
— Просто к слову вспомнилось. О, вот и смена! Пойдём, Серёжа, отдыхать — заслужили.
Глава 2
Интерлюдия вторая
— Здравствуйте! А где поезд на Одессу?
— Уже ушёл.
— А куда?
— О, Грач! Проходь. Чого смурной? — хозяин квартиры отошёл на шаг от двери, пропуская гостя. — Щас я расскажу теби случай, и ты впечатлишься. Иду себе вчёра по улице, никого не займаю, наблюдаю пейзаж. По улице шастает интеллигент, пристаёт к прохожим. Добрался до мени.
«Вы не знаете, где находится почта?»
«Знаю. А зачем она вам?» — интересуюсь. Чудик эдакий, очкастый и лохматый.
«Хочу послать деньги родителям в Москву.»
«Пошлите со мной» — говорю.
«Нет! Я вас не знаю!» — и как-то отходить намыливается.
«Не бойтесь, пошлите со мной!» — даже улыбнулся ему, — хозяин продемонстрировал полный рот золотых зубов.
«Нет! Ни в коем случае! Вы меня обманете!»
«Ну ладно, если ты из Москвы, скажу тебе по-русски: идёмте со мной! Я покажу, где почта!»
— Москали! — блеснул фиксами и Грач.
— Слухай, Грач, я имею тебе кое-что сказать…
— Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь!
— Смотри-ка, да ты стал заносчивый, как гаишник с престижного перекрёстка. Али шо, с мозгами поссорился?
— Всё, слухаю, Михал Соломоныч, гутарь, — невысокий, юркий, эдакий паренёк лет двадцати пяти с черными короткими волосами и такими же чёрными глазами чуть навыкате (за что, очевидно, и получил прозвище), осмотрелся и брякнулся на стоящую возле дивана табуретку.
— Ты ведь знаешь, где город Алма-Ата? — перешёл на чистейший русский хозяин.
— Не хочу вас расстраивать, но у меня все хорошо с географией, — вновь блеснул фиксами черноглазый Грач.
— И чудненько. Берёшь пару-тройку ребяток пошустрее и едешь в Волгоград. Там покупаешь билеты до Алма-Аты, — Михаил Соломонович остановился, подошёл к столу, взял из коробки «Герцеговина Флор» папироску и прикурил от прозрачно-жёлтенькой биковской зажигалочки с профилем Джо Дассена. Выдохнул пару колечек и продолжил, — там, не доезжая чутка, есть станция Каскелен. Выходите. И смирно сидите на перроне. Один должен быть вот в этой шляпе, — хозяин взял со стола белую, плетённую из чего-то шляпу и сунул Грачу.
— Михал Соломоныч, не расчёсывайте мне нервы…
— Гляди ты, нервный какой. У тебя есть денег, щобы так себя вести? — Хозяин ещё выпустил несколько колечек дыма.
— Что делать будем? — Грач, сидевший на чуть шаткой табуретке, поднялся и тоже взял из коробки папиросу, потом
— Нашли проводника хорошего. Отведёт до отличного местечка, где нет лишних глаз, и есть много травки. Очень много. И очень качественной. Он же поможет потом сесть в товарняк обратно до Волгограда. Пустые вагоны гонят частенько. Усёк.
— А то. Как на Привозе гутарят: «Я вас уважаю, хотя уже забыл за что!».
— Треть ваша. После реализации…
— Треть? — схватил очередную папиросу парень и вновь приземлился, так и не закурив, с папиросками уже за обоими ушами.
— Ну ты посмотри на этого патриота за мой счёт! А продать, а проводник, а менты, чтобы им повылазило? Я уже не говорю об общаке. Сам будешь? Уже сиди и не спрашивай вопросы…
— Ну, хоть половину? — выставил руки вперёд Грач.
— Ты уходишь, слава Богу, или остаёшься, не дай Бог?
— Ухожу, — цыкнул парень и поднялся с табурета.
— Шляпу возьми, ипохондрик. В Каскелене нужно быть двадцатого.
Интермедия третья
— С одного акра конопли можно произвести больше бумаги, чем с 3-4-х гектаров леса. При этом конопляная бумага не требует отбеливания, не желтеет, она прочнее и долговечней бумаги из древесины.
— У меня друг ментам то же самое говорил, всё равно посадили.
Это случилось ночью 18 июля 1969 года на Чимкентском химико-фармацевтическом заводе. Данное деяние квалифицировалось Уголовным кодексом весьма банально — ограбление. Неизвестные злоумышленники проникли на территорию завода, обезвредили охрану и вынесли со склада готовой продукции весь имевшийся там на то время морфий — девять шестикилограммовых банок. Даже себестоимость похищенного по государственным ценам была огромной — 520 тысяч рублей. А если пересчитать стоимость похищенных сотен тысяч доз, которые можно было получить из похищенного чистейшего морфия, то по ценам чёрного рынка получались запредельные цифры. Они просто не укладывались в сознании советского человека конца 1960-х годов.
У приехавших на место преступления милицейского и прокурорского начальства сразу же появилась версия случившегося: действовали свои — вероятнее всего, сотрудники, или, по крайней мере, те, кто хорошо осведомлён о делах на заводе. Даже мысль о гастролёрах была отметена сразу. Совершившие хищение хорошо знали, где и что нужно брать, а главное, действовали очень быстро, и это, без сомнения, свидетельствовало об отличном знании обстановки. Кроме того, мало кому за пределами Чимкента было известно не то что о продукции химфармзавода, но даже о самом его существовании.
Этот завод был основан в 1882 году купцами Ивановым и Савинковым. В то время предприятие занималось переработкой полыни и производством из неё модного на рубеже веков глистогонного средства сантонина. По названию основной продукции завод именовался Чимкентским сантониновым. Однако не всё так просто: некоторые жители Чимкента и до революции знали, что помимо сантонина завод производит ещё и не менее модное обезболивающее — морфий, который и приносил его основателям основную часть доходов.