Коллекционер
Шрифт:
– Давай я его выведу.
– Моя работа, – напомнила она, вынимая из кармана заколку и умело сворачивая в пучок волосы.
– Но вчера ты жарила для нас яичницу, а сегодня я могу «ответить» тебе собакой.
Она пристегнула поводок к ошейнику. Пес почти бился в истерике.
– Вчера Люк испек для Джули маффин, почти из ничего. Сегодня сделал пирог с начинкой.
– Этот ублюдок просто выпендривается. Я могу приготовить нам завтрак. Я прекрасно умею насыпать в миски сухие завтраки. Это одно из моих лучших умений.
– К счастью,
– «Кокоа паффс»?
– Это моя слабость, – откликнулась она и, схватив ключи, помчалась к двери вслед за Эрл Греем.
– «Кокоа паффс», – повторил Аш пустой комнате. – Я их не ел с… по-моему, я никогда их не ел.
Он нашел пачку, открыл, стал изучать, и наконец, решившись, сунул туда ложку и попробовал.
И понял, что всю жизнь был снобом в отношении сухих завтраков.
Он сделал кофе, высыпал завтрак в две миски. И вспомнив, как она хлопотала вчера ночью, – а теперь казалось, что они с Люком просто состязаются в знаках внимания, – составил все на поднос. Нашел блокнот, написал свой вариант записки, прежде чем потащить поднос наверх, на террасу.
Лайла вбежала с такой же скоростью, с какой выбежала, но на этот раз с песиком на руках.
– Этот пес – просто кошмар какой-то! Хотел наброситься на тибетского терьера, то ли подраться, то ли заняться сексом, не уверена. После этого приключения мы оба изголодались, так что… так что… и я говорю тут сама с собой, – сообразила она и, нахмурившись, взяла записку. Мрачное лицо осветилось улыбкой.
Он нарисовал их сидящими за столом на террасе и чокающимися кофейными чашками. Он даже добавил Эрл Грея, стоящего на задних лапах.
– Ну и ну… – пробормотала она, когда ее сердце стало отплясывать, как песик на этом рисунке. – Кто знал, что он может быть таким милым? Похоже, мы будем завтракать на террасе, дружок! Я принесу и твою миску, дорогой наш Эрл Грей.
Аш стоял у высокой стены, глядя на запад, но обернулся, когда она вошла, едва удерживая пса и две миски.
– Какая чудесная мысль!
Она поставила Эрл Грея в тень, пододвинула ему миску с кормом, наполнила из шланга крохотную мисочку для воды.
– И как красиво разложено: ты, и твой глаз художника.
Он поставил две голубые миски с сухим завтраком и еще одну с клубникой. Стаканы с соком, белый кофейник с таким же молочником, сахарницу, а рядом разложил салфетки в белую и голубую полоску. И добавил – очевидно, украденную из садового горшка – веточку желтого львиного зева в маленькой вазочке.
– Это не пирог с начинкой, но…
Она подошла к нему, поднялась на носочки и поцеловала.
– Я помешана на «Кокоа паффс».
– Я бы так далеко не заходил, но они неплохи.
Она потянула его к столу и села.
– Особенно мне понравился рисунок. В следующий раз я вспомню о необходимости причесаться, прежде чем выводить собачку.
– Ты мне нравишься такой вот растрепанной.
– Мужчины любят
Он с сомнением взглянул на содержимое миски.
– Что будет с этой штукой, если налить в нее молока?
– Волшебство, – пообещала она и налила молока ему и себе. – Боже, какой роскошный день. Дождь вымыл все, включая влажность. Что будешь делать утром?
– Я подумывал заняться расследованием, но, кажется, это пустая трата времени. Можно и подождать, послушать, что скажет Киринов. А я поработаю, сделаю наброски. Нью-Йорк с высоты птичьего полета. И мне нужно сделать несколько звонков.
– Неплохо, – повторил он, принимаясь за еду.
Выглядит неприятно, но главное – не смотреть, решил он.
– Я тоже попытаюсь поработать. И когда этот парень придет, полагаю, мы все поймем. Как по-твоему, что, если они… кем бы ни были, уже завладели вторым яйцом? «Несессером»?
– Возможно.
Он не подумал об этом.
– Но получили они его не от Оливера. А у него все документы. Я долго рылся в его бумагах. Если яйцо и у них, они все равно захотят получить то, что осталось у нас. Зная Оливера, можно сказать, что он собирался получить за него большие деньги, чтобы на них попытаться найти второе яйцо, еще за большую сумму. Больше и больше – таков был девиз Оливера.
– О’кей, будем основываться на этом предположении. Возможно, оно все еще в России. А может быть, вывезено или продано тайком от властей. Шансы на то, что оно у того человека, с кем имел дело Оливер, почти несущественны. Трудно поверить, что у одного человека могут быть два яйца Фаберже, и он договорился о покупке обоих. Больше и больше?
Она откусила кусочек ягоды.
– Это потенциально устраняет Россию и одного человека в Нью-Йорке. Прогресс.
– Подождем Киринова.
– Подождем. Ненавижу ждать.
Она оперлась подбородком о ладонь.
– Жаль, что я не знаю русский.
– Мне тоже жаль.
– Я понимаю французский. Немного. Очень немного. Я учила французский в средней школе. Потому что мечтала, как перееду в Париж и буду жить в уютной маленькой квартирке.
Он понял, что мог видеть ее там. Видеть повсюду.
– Что ты собиралась делать в Париже?
– Учиться носить шарфы миллионом различных способов, купить настоящий багет и написать блестящий трагический роман. Я передумала, когда поняла, что всего лишь хотела увидеть Париж, и к чему писать блестящий трагический роман, когда не хочу читать такие.
– Сколько тебе было лет, когда ты поняла все это?
– Второй курс колледжа. Когда сухарь и узколобый сноб, преподававшая английскую литературу, заставила нас читать один блестящий трагический роман за другим. Вообще я не представляю, что в них было блестящего. Однажды послала короткий рассказ в «Удивительные истории» – что-то вроде предтечи, из чего потом и вырос мой книжный сериал, который пишу сейчас. Я была безумно взволнована своим успехом.
– Сколько тебе было? Девятнадцать или двадцать?