"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Шофер гнал машину, надеясь, видимо, в случае чего «проскочить». Баженов был в напряженном ожидании, вот сейчас! Вот сейчас взорвется мина и… Перед его глазами стояло развороченное тело шофера и глаза старшины, обращенные к нему. Баженов постарался успокоиться, но когда мотор чихнул, он мало сказать вздрогнул — подпрыгнул и больно ударился головой о потолок кузова. Это его разозлило, и он перестал бояться.
Перевалив бугор, шофер вдруг газанул, резко свернул вправо и остановил автобус за уцелевшей стеной сгоревшего сарая.
— Фриц! Возле
Баженов сунул карту в планшет и с автоматом в руках выскочил из кабины. Шофер тоже вышел и, подойдя к краю стены, показал пальцем. Слева у дороги стоял подбитый немецкий танк. Рядом копошился человек.
Сзади к Баженову подошел Андронидзе, поглядел в бинокль, определил:
— Гражданский. Похоже, раздевает трупы фашистов. Что делать будем? — Андронидзе с интересом поглядел на Баженова.
Баженов молча смотрел на горестные остатки села. Только голые, закопченные печи на месте домов. Он вспомнил, что не послал донесения из Ефимовки. Впрочем, подполковник Синичкин, наверное, уже сообщил, что в Ефимовке нет передового отряда.
Баженов набросал донесение: сообщил, что достиг Очеретяного (считали, что это село еще у противника), и упомянул о новой системе минирования дорог. Передал донесение шифровальщику и приказал радистам передать его в штаб и подполковнику.
Пока шифровальщик, невысокий, смуглый капитан Авекелян, удалив всех из машины и поставив у дверей своего автоматчика, кодировал донесение, Баженов и Андронидзе двинулись к танку. Они подошли шагов на двадцать, и Баженов окликнул мужчину. Тот повернулся, да так и замер. Затем вскочил и с воплем «свои, свои» кинулся к офицерам.
— Боже ж мой, — кричал он, заливаясь слезами. — Почему армия не пришла три часа назад?!. Ну всех, всех фашисты поубивали. Идут и стреляют, идут и стреляют. Вывели мою бедную жену на двор, вывели сына, дочку, и вижу — в жену стреляют. Сердце мое разрывается. Вижу, в моего дорогого сына тоже стреляют, и он кричит. Ой, горенько!..
Баженов стал успокаивать мужчину, но Андронидзе отнесся к его рассказу с недоверием. Он спросил, как его звать, откуда он и каким образом уцелел, если всех убивали.
Из сбивчивых его ответов выходило, что он нездешний, эвакуировался еще в сорок первом году из города, находившегося на правом берегу Днепра. Жил здесь, а когда расстреливали его семью, он случайно находился в погребке и наблюдал все это через щель в дверце.
— Кто может это подтвердить? — спросил майор.
— Неужели вы мне не верите?! Брезгливо морщась, Андронидзе обыскал его, развязал узел с одеждой, и во френчах обнаружил часы, электрические фонарики, военные немецкие документы.
— Возьмите себе. Я спешил, даже не заглянул в карманы, — сказал задержанный.
— Это Очеретяное? Очеретяное? — вдруг поспешно спросил Баженов, будто ему требовалось подтверждение, будто не он писал в донесении — «Очеретяное». Только сейчас он вспомнил о просьбе Сысоева, и все, рассказанное
— Ну да, Очеретяное, а что? — спросил мужчина.
— А вы случайно не знали учителя Вовка?
— Слышал о таком.
— А где он жил?
— Этого я не знаю.
Андронидзе жестом потребовал тишины, и Баженов прислушался. Откуда-то издалека донесся плач и причитания женщин.
Андронидзе показал пистолетом в ту сторону и приказал мужчине: — Иди вперед!
Мужчина неохотно повиновался. Очень скоро у разрушенной церкви они увидели женщин. Баженова поразили глаза одной старухи — строгие, исступленные. Увидев офицеров, она подошла к ним, а узнав мужчину, закричала:
— Стреляйте его, подлюгу, стреляйте!
— Что вы, Мария Ивановна! Я семью потерял, а вы меня — стрелять?!
— Мы вже били йога. У тик! Стреляйте, кажу, а то дайте меня пистолет, я сама… Вы тальки гляньте: та хиба воно похоже на лвддину? Гнида, и та краще. Ой, лишенько! — Она стиснула голову руками. — В сели було сорок здоровенных отаких, як вин, сильных як бугаи, чоловиков, а гитлеровцев, що подпаливали та стреляли, було всет-навсего десятеро. Вы чуете — десять! И ходит ця десятка, и подпалюе, и стреляе, а ври мужикы — як вивци! Их ареляють, а воны голову под-ставляють або ховаюгся. Чи то не позор! Та взяли б и кинулись вси, як один, на ворогив. Ну нехай двадцать полегло, так скильки бы спаслось! Село б спасли! Боже ж мий, а вони — як оця паскуда! — Женщина показала на мужчину. — Ридных убивають на його очах, а воно сховалось, баче, як убивають, а боится заступиться. Нехай убивають и жилку и сына! Абы самому выжить. Ах, сволочь, — и женщина, подбежав к мужчине, стала бить его кулаками и пинать.
Ее и остальных женщин еле удалось унять.
— Скажите, Мария Ивановна, вы не знали учитедя Вовка? — спросил Баженов.
— Прокипа Федоровича? Вин же всем нам був як батько!
— Где же он? Где его дочка с сыном?
— Ой, голубе, не було их з нами, нема их в живых!
— А может быть, Вовк и его дочь с сыном тоже спаслись?
— Та вы що? Гляньте кругом. Кажу ж вам, тильке мы спаслись, та старый дид.
— Вы что-нибудь знаете точно?
— Писля того, як гитлеровец стукнув прикладом Про-кипа Федоровича по голови, тому уже мисяцев висим, у нього виднялысь ноги. Я казала Лели, тикайте до лису. А вона — не можу я кинуть хворого батька. От и осталась…
— Где ж они, где?
— А вы хто им будете?
— Мой друг — муж дочери Вовка.
— Кажу вам, нема в живых ни Лели, ни сына. Спалили их! Тильке дид, батько Вовка, остався.
— Покажите их хату! Старый-престарый дедок, сидевший на поваленных воротах, прошамкал:
— Один тильке я, бидолаха, застався у живых. Шо там взрослых, дитей и тих, иродови души, загубили!..
Единственное, что уцелело, были большие дубовые ворота, лежавшие на земле. На них мелом было выведено: «Мюллер». Стрелка показывала на запад.