"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Баженов томился. Он вышел на крыльцо. Было тихо, тепло, звезды, еще недавно так ярко сверкавшие, еле лучились.
— Я смазал ваш карабин, — послышался рядом голос Богуна, — и вот вам до него двести патронов.
— Где достал?
— У партизан разжился. Чипляйте до пояса эти два патронташа.
— Тут я половины не будет.
— Остальные я понесу с собой.
— А взвод?
— Уже явился старший лейтенант, и мы отрапортовали полковнику о передаче.
— Оставайся!
— Нет, я уж лучше пойду. И вам веселее будет!
Глава шестая. КАК ПЕТЮ
К ночи вызвездило и потеплело. Иней исчез, но мороз не отпустил землю. Она потемнела и обмякла только сверху. Южный ветерок родил туман над полем и утих. Густой внизу и редкий у головы, туман позволял видеть звезды и ориентироваться по ним.
Богун не раз выходил во двор, раздувая ноздри, шумно вдыхал туман, пытливо вглядывался в небо. И Стожары, и Воз, и Полярная хорошо проглядывались, несли свою службу небесных маяков.
Каждый раз он объявлял ожидавшим у дома:
— Саме враз! Красота!
В накуренной, чрезмерно людной комнате у края стола устало сидел Баженов и молчал.
Над картой, чуть не сталкиваясь лбами, маячили головы штабных и строевых командиров. Пять цветных и три черных карандаша колдовали над красными стрелами — направлениями ударов, над черными ромбами — движениями танков и самоходок, над черточками, обрубленными по краям короткими линиями, — здесь по радиосигналу возникнут сокрушительные смерчи артиллерийского огня, условно названные «Тигр», «Лев», «Волк»-.
Колдовали они над овалами — «сосредоточениями» и другими условными фигурами, за которыми стояли судьбы не топысо сотен воинов, но и тысяч мирных людей.
Город должны были атаковать с уже занятых кварталов, а главный удар намечался с запада, с поля, по району вокзала. Удар наносился и с юга, для чего усиленный полк Колен-ко перебрасывался скрытым рейдом через тылы врага.
Баженов уже хорошо знал все это, так как принимал участие в разработке операции. Он и слушал и не слушал. Его не спрашивали, и он молчал. Ему не хотелось спорить о том, как лучше взаимодействовать с усиленной группой Ольховского на сахарном заводе во время прорыва сильно укрепленной линии обороны в районе шоссе, отделяющего сахарный завод от третьего кирпичного завода. Как действовать, в частности, артиллерии, чтобы не бить по своим, атакующим с другой стороны? Баженов молчал отнюдь не из равнодушия к судьбе Ольховского. Азартный до самозабвения Ольховский был ему очень по душе. Причина пассивности была в ином. Ему все стало безразлично. Если б сказали ему, что сейчас произойдет прямое попадание в этот дом, он бы не шелохнулся.
Сказалось все сразу: и гибель Марины, и чрезмерное физическое переутомление, и перенапряжение нервов…
Комдив Бутейко, понимая всю сложность рейда через тылы противника, снова заговорил об успехе, о том, что он сам пойдет с Коленко. Конечно, эта весть сейчас же разнеслась и ободрила солдат.
Начальство отбыло. Бутейко велел участникам рейда поспать часок, прилег на постель и предложил Баженову лечь рядом.
Баженов остался на стуле, все в той же неудобной позе.
Впереди полка двигались разведчики, затем рота боевого охранения. Во главе первого батальона шли Коленко и начальник штаба полка майор Клетин, молодой и горячий
Вместе с ними
Баженов отказывался брать его — «зачем, да и мишень велика», — но полковник Орленков на это ответил:
— Во-первых, Рябых бьет из автомата, как снайпер, во-вторых, кто тебя, в случае чего, выносить будет?
— Ну и шлепнут меня, и не вынесут, — эка важность.
— Товарищ старший лейтенант! Вам, с непривычки, ратный труд слишком в тягость. Но, при всех ваших личных переживаниях, главной вашей заботой должно оставаться отличное выполнение приказа. Тики так! — произнес полковник заключительное «только так», пытаясь юмором сдобрить свою нотацию.
Юрий Баженов видел данные авиаразведки и знал, что днем на огромном поле не было отмечено ни одной гитлеровской части. А ночью? А как в селе Большие Хуторки? Им предстояло пройти около двадцати километров по дуге, уклонявшейся к западу. На самой излучине дуги, уже за грейдерной дорогой, находилось село Большие Хуторки, которое они должны были обойти западнее, чтоб не повстречаться ненароком с противником
Часть двигалась быстро, «без разговорчиков» и курения, почти бесшумно. Только колеса подвод и орудий, обвязанные тряпками, нет-нет, да и громыхнут на мерзлом фунте.
…Вдали, справа, показались тусклые в тумане огни паровоза. Чуть поодаль, по грейдерной, двигалось шесть машин с зажженными фарами, а за ними, судя по шуму, — танк.
Не успеть перейти! Полк растянулся вдоль дороги и притаился. Приказ по цепи: не трогать. Бронепоезд и машины прошли метрах в ста, не заметив солдат. Когда они исчезли в тумане, все двинулись за командиром полка через грейдер. Потом через рельсы. И хотя командиры ври называли двигаться тише, солдаты почти бежали. Нахлестывали коней. Громыхали колеса…
Разведка донесла: в селе Большие Хуторки гитлеровцев нет. Седенький дедок подтвердил это. Он вызвался проводить до совхоза.
Остановились на короткий отдых за селом. Баженов лег на спину, заложил руки под голову и смотрел на мутные звездочки.
По степи бегал огонек. То он мчался на запад, то на восток. Солдаты высказывали всякие догадки, а кто-то даже вспомнил о бегающих огнях Ивановой ночи. Огонек промчался в село Малые Хуторки и повернул обратно, в Большие Хуторки.
Разведчики доложили: мотоциклист.
— Черт, нашел время кататься, нас задерживает, — сердито сказал Коленко.
Майор Клетин приказал разведчикам захватить мотоциклиста живьем. Вмешался Баженов:
— Мотоциклиста не трогайте. Обнаружим себя, нарушим элемент внезапности.
— Не беспокойтесь, — сказал Коленко. — Обойдутся без стрельбы, — проволокой.
Баженов хорошо помнил ночной прожектор в опороном пункте на развилке дорог. Потух прожектор — и сразу же к опорному пункту двинулись танки. Он рассказал об этом. Может, не зря колесит этот мотоциклист по ночной степи с зажженной фарой. Сидит наблюдатель где-нибудь на водонапорной башне в городе, следит. Потухнет огонь или остановится на месте, или двинется не по «маршруту» — повод поднять тревогу. Целесообразнее не трогать. Пусть себе катается, светит и усыпляет бдительность начальства.