"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Выяснилось, что Николаев и Сенцов однажды уже уходили из дома через соседний участок; они знали, что так ближе к центру города и дорога получше. Вообще-то там вдоль края участка был раньше свободный проход, но неделю назад соседка, поссорясь с Гролинской, закрыла калитку и забила ее досками. Если бы они не наступили в темноте на грядку, то никакого скандала и не было бы. Кстати, их уход не был для нее неожиданным – они заранее предупредили, что вечером перейдут на другую квартиру, где есть сарай и куда прибудет
Разумеется, я спросил и о вещах: с чем эти офицеры появились в доме, что и когда приносилось и уносилось. Впервые они пришли под вечер с двумя плотно набитыми вещмешками; один исчез сразу, наутро, а второй дня два стоял в их комнате под кроватью (она видела, когда убиралась), что в них было – не представляет.
Затем я справился, в какое время Николаев и Сенцов вернулись в воскресенье, 13 августа.
– В воскресенье…
Она подумала и сказала – после девяти, когда уже стемнело. Она припомнила, что в тот вечер младший – «лейтнант» – еще мыл на кухне… огурцы…
– А вас этими огурцами они не угощали?
– Не.
– А горьких огурцов у них в тот вечер не оказалось? Они не выбрасывали, не помните?
– Не знаю… Не видела.
Все подозрительно лепилось одно к одному. Конечно, всякое бывает, возможны самые невероятные совпадения и стечения обстоятельств. Однако не многовато ли?
7 августа передатчик выходил в эфир из леса юго-восточнее Столбцов в какой-нибудь сотне километров от Барановичей. На той же неделе Николаев и Сенцов, по словам Гролинской, побывали в Барановичах на базаре.
Вещмешок (не исключено, что в нем находилась рация) унесли из дома рано утром 13 августа – в день зафиксированного радиосеанса, часов за двенадцать до него. По возвращении на квартиру Сенцов мыл для ужина огурцы… Огурцы были найдены и на месте выхода передатчика – в тот вечер! – в эфир.
Позавчера Блинов видел Николаева и Сенцова на опушке Шиловичского леса с вещмешком – спустя полтора часа они вышли к шоссе без вещмешка. Это подкрепляло предположение, что в нем находилась рация, скрываемая где-нибудь в лесу.
Объясняя Гролинской свое знание города, Николаев и Сенцов говорили, что в июле уже были здесь, останавливались где-то на другой квартире, куда вчера перед полуночью якобы и ушли. Однако среди военнослужащих, побывавших в Лиде на постое с момента освобождения и до сего дня (по моей просьбе комендант города проверил ночью все учеты как у себя, так и в обоих районах расквартирования), офицеры Николаев Алексей Иванович и Сенцов Василий Петрович регистрировались и значились лишь один раз – 12 августа, в день появления у Гролинской.
Проще простого было связать воедино сведения о движении эшелонов в перехваченной радиограмме и этого «гостя» – железнодорожника, его мягкий вильнюсский акцент и выращиваемые только под Вильнюсом огурцы
И наконец, целлофановые обертки от сала, предназначенного у немцев для парашютистов и морских десантников.
Без труда выстраивалась цельная, вполне достоверная картина… В группе – четыре человека, и передачу с движения вели вчера двое других. Возможно, те самые, кого Гролинская встретила с Николаевым и Сенцовым в темноте у станции.
Железнодорожник, по всей вероятности, – связник или курьер-маршрутник. Он прибыл, очевидно, из Прибалтики и после контакта с Николаевым и Сенцовым уехал в сторону Гродно, в том направлении, где, судя по тексту перехвата, как раз велось систематическое наблюдение за движением эшелонов.
А уходили они дважды через соседний участок из предосторожности: на всякий случай, чтобы «сбросить хвост», если за ними попытаются следить.
Все легко и достоверно раскладывалось по полочкам, до того легко, что я заставлял себя не делать до времени выводов и критически относиться даже к самым очевидным фактам и совпадениям.
Имелись и небольшие противоречия, из них лишь одно обстоятельство по-настоящему колебало все правдоподобное и весьма убедительное построение: целлофановые обертки они оставили на виду, в пепельнице, а те, кого мы разыскивали, люди бывалые, весьма осторожные, этого, надо полагать, никогда бы не сделали. Впрочем, и на старуху бывает проруха, чем черт не шутит…
Более всего мне хотелось посоветоваться с Поляковым, но до следующего утра, пока он не вернется в Управление, сделать это было, наверно, невозможно.
Я подробно разъяснил пани Гролинской, что она должна предпринять, если Николаев и Сенцов появятся у нее в доме или, может, встретятся ей на улице. Затем распрощался, пожелав, чтобы Ежи вернулся живым и здоровым, и еще раз попросил сохранить в тайне весь наш разговор. Она обещала.
С Николаевым и Сенцовым – подлинными или мнимыми – требовалось немедленно определиться. Следовало срочно проверить их по словесным портретам, составленным Таманцевым, и по приметам… Срочно!..
Минут десять спустя мы мчались к аэродрому.
Блинов, когда я сообщил ему, что этих двух офицеров в доме нет, что они ушли ночью через соседний участок, заморгал своими пушистыми ресницами, как ребенок, у которого отобрали игрушку или обманули. Затем, вздохнув, полез в кузов и тотчас уснул. А я трясся в кабине, систематизируя и переписывая с клочков бумаги каракули Таманцева – словесные портреты Николаева и Сенцова.
Из отдела контрразведки авиакорпуса я позвонил по «ВЧ» в Управление. Поляков – он устроил бы все без меня – находился где-то в Гродно, и я продиктовал текст запроса дежурному офицеру.