Коло Жизни. Книга Четвертая. К вечности

Асеева Елена Александровна

– Кали! Мне так больно!- говорил я демонице...

А она нежно прижимала к груди Владелину, и, покачивая ее туды-сюды... напевала свое привычное "Ом!"...

– Вмале. Вмале, мой дражайший Господь Крушец станет лучше... станет,- слышал я ее полюбовный низко-мелодичный голос.

Но легче не становилось.

В мгновение... Мгновение моего пробуждения я понимал, что это только видения прошлого и Кали подле нет. И подле более никого нет!

Ничего, ничего я не видел.

Я ослеп!

Оглох!

Лишь иноредь все еще пытался закричать.

Я погибал!

Порой, отключаясь так надолго.

И теперь вже мог токмо стенать.

Из всего, что предо мной просквозило, помню

я, кажется, всего-навсе очи своего Отца с темно-коричневой радужкой занимающей почти все глазное яблоко и окаймленные по краю тонкой желтовато-белой склерой, да глаза Асила, где треугольной формы карие зрачки почасту меняя тональность, приобретали желтый цвет, единожды заполняя собой склеру.

Иногда я слышал взволнованные голоса этих Богов, ласкающих и умиротворяющих. И тогда у меня, похоже, прорезался слух:

– Милый, родной мой Крушец, потерпи... вскоре тебе помогут.

Я это уже слышал и боль не прошла, только нарастала, думал я... Я еще мог думать и потому беспокойно отзывался:

– Отец... Отец помоги... Кали! Где ты, Кали?

Я погибал... Сам рожденный от гибели, ноне я умирал...

Умирал...

Или лишь отключался...

Я пришел в себя в том самом трубчатом образовании, где когда-то Родитель вносил в мои кодовые структуры изменения, сформированном определенным рядом клеток, который выполнял роль соединительной ткани в живом мощном организме, величаемом Стлязь-Ра.

Я не просто услышал течение жизни в нем и в себе... это течение я увидел...

Вновь обретя зрение, слух, голос.

Ноне стены в образовании переливались почти синей рябью, а в полу поигрывающей зеркальной поверхностью отражалось мое сияние. В нем также отражалась стоящая позади меня обездвиженная и спящая Есислава, с раскрытыми стенками черепной коробки чрез кою светилась (прихваченная с одного края сквозными волоконцами сетей блистающих голубо-золотым светом, по коим плыла четкими рядьями клинопись) студенисто-желтоватая масса ее мозга. Опутанная, связанная долгими шнурами (на самом деле особой нервной сетью, оплетающей стены сего трубчатого образования, состоящей из нейронов разного типа, соединенных отростками и управляемая Родителем) девочка застыла, точно окаменев. Был также недвижим и я, абы меня удерживали бахтармы (тонкая верхняя плена бересты), что единились с макушкой и соответственно двумя острыми концами восьмилучевой звезды, поместившейся в стене, своего рода нервным узлом, где наблюдалось скопление нервных клеток, волокон, тканей, трахейных стволов, проводящих систем, чрез которые осуществляется подача необходимых веществ, а также общее командное управление обобщенно организмом Стлязь-Ра.

Серо-голубая звезда с широкие лучами, схожими с лепестками цветка, острые концы оных вонзались в гладь пола, свода, стен, а поверхность купно была испещрена письменными и образными рисунками, сейчас едва заметно двигающимися, малозаметно пульсировала. Живое, думающее и исполняющее роль центрального органа Стлязь-Ра, скажем так мозга обиталища Родителя, она медлительно расширялась, а погодя вспять сужалась в объеме, длине и ширине.

В этом трубчатом образовании ноне, обаче как и всегда допрежь царила тишина, вельми плотная... И осознание, что я слышу, пришло потому как Родитель стоявший в шаге от меня, медленно вздев руку, провел по моей макушке. А я уловил и само движение Его руки, услышал, как просквозила она в том пространстве и колыхнула на моем естестве клинопись. Родитель обряженный в сине-фиолетовое сакхи в тон своим очам, глянул на меня с нежностью и одновременно беспокойством.

– Мой милый малецык,- нежно прошелестели его губы, словно страшась мне навредить.- Что ты натворил? Зачем, моя драгость, содеял то на, что поколь не имел знаний? Разве так

можно... Своевольник, мой бесценный своевольник. И зачем скажи мне, вже сейчас создал сосуды меж собой и мозгом. Ты должен его растворить в себе, как в случае с первой плотью, а ты, что сотворил? Это ведь не нити связей я вижу, это полноценные сосуды, ты уже днесь принялся выстраивать грань из мозга. Но сие не должно делать. Нельзя нарушать саму суть развития, ибо это может закончится сбоем кодировки.
– Родитель вновь нежно приголубил мое естество, и, повысив голос, сказал,- ты можешь поговорить со мной, мозг плоти не пострадает.

Поговорить...

Он имел в виду, покричать. И я закричал, або был вельми Им недоволен все время и хотел давно о том высказаться:

– Ты! Ты! Учишь меня, но я ошибся!.. Ошибся!.. Хотел только спасти плоть, думал, получится. А Ты, Сам как поступил? Обещал, что Отец заберет меня, коли нет, я буду подле Небо. Но нет! я был большую часть своей первой жизни в плоти один. И болел... болел, и никто того не замечал. А после, неужели Ты не мог заставить Отца забрать меня, почему не было Серебряной Льги, а остался Млечный Путь. Засим не пойму, прописал вселение лишь в паболдыря? Я искал так долго подходящую плоть, и, никак не мог найти, соответствующей вправленной в меня кодировкой. Потому и стал создавать сосуды уже сейчас, абы была возможность получить рывком в развитии... И прекратилась это невыносимая для меня разлука с Отцом.

Я вдруг поперхнулся собственным криком и болезненно застонал. Родитель, судя по всему, выправил во мне цепь течения символов, письмен, рун, литер, свастик, ваджеров, букв, иероглифов, цифр, знаков, графем, посылая в меня определенные биполярные нейронные импульсы, на вроде электрических разрядов. Каковые также восстановили во мне связи геометрических фигур, образов людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик. Тем не менее, напряжение в моем естестве все еще ощущалось, а вместе с ним осталась небольшая боль.

– Ну, ну, мой замечательный,- протянул Родитель и резко вогнал в мое сияющее, вязко-подвижное, естество два перста, словно проверяя состояние внутри ядра.- Не нужно так ершиться. По поводу Першего. Я не всегда могу совладать с его упрямством. И потому решил проучить, ибо он не повинился предо мной даже после поданного тобою зова. Я, однако, разрешил тебя забрать, но предпочел не настаивать... А, что касается Небо, так на второго моего сына, я и вовсе негодовал... Негодовал на его дубокожие в отношении своих сынов и решил не привязывать тебя к нему. Хотя чувствую вину и по поводу твоей хвори, и по поводу отсутствия мастера. И особую вину, за рождение в паболдырях, сие скорей всего был лишь сбой, вызванный частым отключением. Так как рождение в паболдырях запускало действие в кодах, только в случае отсутствия у твоей плоти потомков. Днесь я установил за тобой пригляд, и ты будешь, мой любезный, под особым наблюдением.

Родитель резко выдернул перста из моего естества, и я зримо колыхнул боками. Их проникновение вглубь меня принесли успокоение, сняли боль, хотя не убрали напряжения... для того как я догадался, нужно было время.

– Отец! Не нужно никакого соперничества,- вновь принялся я кричать, абы не умел говорить.- Я не могу без Отца, он есть моя суть! Ты же знаешь... знаешь я возник из свернувшейся его гибели, из чужеродного организма, вируса, темной материи, оная должна была его пожрать, как пожрала допрежь того пагоду и существ находящихся на ней. Я клетка его, часть, не копия, оттиск, а кусочек, отломышек которым он пожертвовал навсегда, и посему не могу так долго находиться без него. Не нужно соперничества! Я войду токмо в его печищу! Стану лишь Крушецем, и коль ты посмеешь меня того лишить, я себя уничтожу!