Колодец забытых желаний

Устинова Татьяна Витальевна

Вдруг он подумал, что все великие художники писали обнаженных женщин именно поэтому — чтобы избавиться от наваждения, сделать его публичным, потому что в одиночку выносить это было почти невозможно.

— Ты меня убьешь, — пробормотал он, закидывая голову.

— Так тебе и надо!

И он знал, что она права — так и надо, только так и надо, и невозможно по-другому, и все другое просто обман, пустышка!..

Он не понял, когда ее буйство приостановилось, и она задышала чаще, и звериные когти вдруг убрались, и остались только

проворные и сильные женские руки, которые ласкали его. Он не понял, когда прекратился поединок и они оказались вместе по эту сторону вселенной!..

Теперь он готов был разорвать ее на части, и приходилось строго контролировать себя, чтобы на самом деле не разорвать, и он вроде бы контролировал, все время опасаясь, что ему не хватит сил.

И в какой-то момент их действительно не хватило.

Я больше не смогу. Я умру, ну и пусть.

Если это единственная оставшаяся у меня возможность, значит, так тому и быть.

Его пантера, превратившаяся в женщину, кусала его за плечо, кажется, больно, и в ушах звенело, и он точно знал, что будет дальше, — впрочем, никто не знает, что случается, когда небо падает на землю, потому что живых после этого не остается и некому рассказать!

Теперь он поймал взглядом ее глаза и больше не отпускал, и даже придержал руками ее голову, чтобы она не смела их отводить, и он сказал то, что имело для него значение, то, что стало очевидным именно в эту секунду.

— Только ты, — сказал он.

И на миг все остановилось, и потом понеслось вскачь, все ближе и ближе к пропасти, за которой неизвестно что — ведь никто не знает, что случается, когда небо падает на землю! Его не пугала пропасть, и не пугало вообще ничего, и он мимолетно удивился, что эта женщина так долго от него пряталась, и когда, ударив в последний раз, замерло и развалилось на мелкие кусочки сердце, он точно знал, что все это — не зря. Неспроста.

Он не отказался. Нельзя плевать судьбе в лицо!..

Когда он стал соображать, выяснилось, что лежат они почему-то не на кровати, а на полу рядышком и Ника, свернувшись калачиком и отвернувшись от него, тяжело дышит, и он даже испугался, что она плачет.

— Ника?!

— Все нормально, — глухо сказала она. — Сейчас я встану и пойду в ванную.

— Мы что, свалились с кровати?

Ее безупречная женственная спина дрогнула, должно быть, она пожала плечами.

— Наверное.

— Я не заметил.

— Я тоже не заметила.

Тут он вдруг подумал, что должен все ей объяснить.

Все сразу и желательно так, чтобы было понятно раз и навсегда. Олег Петрович, как любой нормальный мужчина, терпеть не мог объяснений!..

— Ника, — начал он и закинул руку за голову. Что-то ему там мешало, и, пошарив, он вытащил из-за головы ее лифчик, черненький и довольно поношенный. Олег держал его за лямку, и он болтался у него перед носом, как дохлая крыса. Ника вдруг стремительно приподнялась, выхватила у него лифчик и затолкала за себя.

Щеки

у нее стали пунцовыми.

— Ника? — очень удивился Олег Петрович.

— Я не хочу с тобой разговаривать, — сказала она, как ему показалось, совершенно равнодушно.

— Почему?

— Потому что не о чем.

Он растерялся. Он только что все собирался объяснить ей — раз и навсегда! А она не хочет слушать?!.

Приподнявшись на ковре — он следил за ней изумленно, — она неловко потянулась и стала за угол тащить с кровати громадное, тяжеленное английское покрывало. Рукой она прикрывала грудь.

— Что ты делаешь?!

— Я не хочу, чтобы ты меня видел.

— Да ведь я уже видел!

Она на него даже не взглянула. Рука ничего не прикрывала — это вообще была странная затея, такой маленькой ручкой пытаться прикрыть такое сказочное изобилие, и он потянулся и ухватил ее руку и отвел, чтобы видеть грудь.

Это было очень красиво. Самое красивое из того, что он когда-либо видел.

Ника налегла на покрывало, на пол беззвучно посыпались подушки, украшавшие королевское ложе, покрывало съехало и накрыло ее почти с головой.

— Да что ты делаешь-то! — рассердился Олег Петрович.

Не отвечая, она проворно поползла под покрывалом к кровати и поднялась спиной к нему. Жесткая ткань горбилась и ломалась на ней острыми складками. Волоча складки, она переступила через него, дошла до двери в ванную, скрылась за ней и в проем вышвырнула покрывало. После чего дверь захлопнулась и слышно было, как мощно загудела в кране вода.

Олег еще полежал, потом поднялся, сгреб покрывало в огромный ком и зашвырнул его на ложе. И прислушался. Вода все гудела.

— Ника! — крикнул он во все горло. — Ника, вылезай!

Она не отвечала, и, нацепив джинсы, он ушел из спальни в столовую. Столовая — это налево или направо?

Бутыль с водкой уже отпотела и была вся в мелких капельках воды, изморосью покрыта. Он открутил пробку и налил себе примерно две трети стакана. Отсюда не было слышно, что происходит в ванной, но он уже все и так понял.

Она вознамерилась его бросить, вот что.

Она использовала его и решила бросить.

Одним движением он махнул водку, вернул стакан на стол и захрустел огурцом. Маятник громадных часов качался, взблескивал на свету. Белые шторы подрагивали на высоченных окнах.

Бросить?! Бросить его?!.

Он услышал ее, когда она подошла совсем близко. Услышал и обернулся.

Конечно, она уже оделась!.. Даже пальтишко нацепила, чтобы у него уж точно ни в чем не оставалось никаких сомнений. А у него и не оставалось.

— До свидания, — лживым голосом сказала Ника. — Я поеду.

Олег Петрович задумчиво посмотрел на нее, потом налил себе еще водки, уже почти стакан, и спросил:

— Опять будем препираться из-за Гены или ты сразу на метро?

— На метро. — Она достала из кармана перчатки и натянула, как забаррикадировалась.