Колокол
Шрифт:
– Я тебя понял, Юрий. Еще раз спасибо.
– Пару я отвезу в ближайшую ЦКБ. Завтра поговорим более подробно.
Юрий Петрович сделал руками ободряющий жест, взяв несколько побитых инженеров с собой, вышел к своему служебному бумеру.
Полина сидела в коридоре. В руках у нее был мятый пропуск, которые она постоянно перечитывала, сверяясь, не было ли там ошибки. Осунувшееся бледное лицо смотрело на белую дверь палаты, за которой был ее муж, прикованный к постели, лежащий неподвижно как манекен. Только вчера ей удалось побыть с ним, побыть час, подержать его руку, посмотреть в его окаменелое, посеревшее от недуга
Дверь палаты отворилась. Оттуда вышел врач в сопровождении двух полицейских. Она бросилась было к нему, но один из них грубо отодвинул ее к стенке.
– Иванов! А ну прекратить!
– крикнул на него второй.
– Есть, товарищ майор!
– хам отошел от нее, поигрывая пристегнутой к поясу дубинкой.
– Доктор, как он?
– Полина окликнула уходящего под конвоем доктора.
– Без изменений, - только успел ответить ей врач, и поспешно прибавил шагу под неодобрительный взгляд полицая.
Она села в бессилии, выронив из рук пропуск. Слезы застилали глаза, но плакать уже не хотелось, не могла она больше плакать, не помогало.
– Не потеряйте это, иначе будут проблемы и у Вас, Полина, и у нас, - ответил ей мягкий голос откуда-то сверху. Рука протянула ей одноразовый платок. Она взяла и промокнула им глаза.
– Здравствуйте, Иван Дмитриевич. Спасибо, большое, - она взяла поднятый им пропуск и, вложив его в паспорт, положила в сумочку.
– Понимаете, Полина, как я Вам уже вчера говорил, обвинения, которые предъявлены Вашему мужу, не позволяют Вам находиться здесь.
– Да, я помню. Но я не могу в это поверить. Рашид не мог предать, он не предатель! Что? Что он мог передавать, кому?! Я не понимаю, не понимаю...
– Мне тоже в этом деле не все ясно, но одно я вижу четко: сейчас Ваш муж является обвиняемым государственной измене. Собственно вся группа находится под подозрением. Вы же знаете, что Николая Борисовича Кузнецова, уже перевели в СИЗо. Другие находятся под домашним арестом или в больнице, как Ваш муж.
– Но это же был Международный проект, кому они могли что-то передавать?! Объясните?
– Не могу. Дело открыли, так получилось, что его передали мне. Если хотите мое мнение, то я не вижу в нем состава преступления. То, что инкрементируют Вашему мужу, довольно спорно, так как даже я могу частично найти эту информацию в открытых источниках.
– Но почему тогда вы не расследуете факт отключения установки с работающими в Эксперементе людьми? Почему?
– Полина повысила голос, но исполосованное болью горло выдало лишь хрип.
– Официальная версия состоит в том, что отключение произошло из-за аварийной ситуации на подстанции.
– Вы же знаете, что это ложь!
– Полина с силой схватила его за руку, на что Иван Дмитриевич спокойно отреагировал, давая женщине успокоиться.
– Это официальная версия, Полина. Поверьте мне, так будет даже лучше.
Полина с удивлением посмотрела на
– Вас не удивляет, что так откровенен с Вами?
– Нет, но... пожалуй Вы действительно очень доброжелательно себя ведете. Вы меня что, вербуете?
– И да, и нет, Полина. На самом деле это и не требуется. Ситуация такова, что у Вас нет выбора.
– Простите, но я не понимаю.
– Путь только один - это сотрудничать со следствием. Хотите, чтобы Вашему мужу и Вам, Вашим детям ничего не угрожало?
– Вы мне угрожаете?
– Нет, извольте, как так можно. Я говорю с Вами совершенно открыто. Дайте показания, и все, Вы чисты и не вины. Вот только страну придется поменять, сами понимаете.
– Какие показания? На кого? Я же ничего не знаю, муж не посвящал меня в подробности своей работы.
– Нам нужны показания на Кузнецова Никола Борисовича. Вот они, - он протянул ей небольшую желтую папку. Полина с отвращением одернула руку, но Иван Дмитриевич аккуратно положил ее рядом с ней.
– Ознакомьтесь сегодня вечером. Если все будет правильно, тогда мы сможем отправить Вашего мужа на интенсивную терапию, а там глядишь через полгода-год вы сможете гулять по парку, играть с детьми. Ведь это того стоит, жизнь Вашего мужа, и всего лишь небольшая ложь.
– Я не буду этого делать, заберите это, пожалуйста, - Полина с мольбой в голосе протянула ему папку, но Иван Дмитриевич деликатно отодвинул ее рукой.
– Давайте не будем забегать вперед, время все расставит по своим местам. Положите ее пока здесь, а сейчас, я уверен, что Вы бы хотели повидать мужа, не правда ли?
Полина вскочила с кушетки. Он встал и подошел к двум полицаям, стоявшим у входа.
– Подойдите, пожалуйста, сюда, - пригласил он ее. Взяв пропуск, он сделал на нем несколько пометок и передал его обратно.
– при выходе, не забудьте сдать его дежурному, хорошо?
Полина тихо ответила на его приветливую лживую улыбку и на подкашивающихся ногах вошла в палату. Острый запах больницы ударил ей в нос, выступили слезы. Полина как в тумане подошла к кровати, сев на стул она упала лицом на Рашида, опутанного проводами, неживого и живого, такого родного и такого далекого, и беззвучно заплакала. Иван Дмитриевич посмотрел на нее через щелку двери, потом что-то тихо сказав одному из полицейских, пошел по направлению к выходу.
Я сидел в сырой камере и смотрел, как небольшой паук работает в дальнем левом углу. Как часто мне приходилось бывать в подобным местах, но в земной жизни - ни разу. Сколько уже прошло дней? Четырнадцать? А может двадцать? Как быстро я сбился со счету. Никудышный из меня граф Монте-Кристо получился. Шок от произошедшего сменился глухой затаенной злобой.
"Бред, ну бред собачий!
– вновь и вновь повторял я себе, вспоминая отъевшиеся морды следователей, которые с воинствующим невежеством зачитывали мое обвинение".
А ведь ничего и не сделаешь. Былые регалии потеряли ценность, тех, кто пытался выступить в защиту, поспешно отправили на пенсию. Даже Юру отстранили на время, отправили в отпуск, бессрочный отпуск.
Глядя на рушащиеся судьбы моих коллег, друзей, я не мог себе найти оправдания дальнейшей борьбе. Бороться с кем? Опровергать что? То, что нам "шьют" не подвластно пониманию нормально мыслящих людей, но вот как раз это и делает бессмысленными все наши попытки хоть что-то опровергнуть.