Колокола судьбы
Шрифт:
— Но зачем? Теперь это могила нашего гарнизона.
— Да не сам дот, конечно, — для него понадобятся, как минимум пять тонн динамита, — а все то, что намуровали фрицы. Назло им. А на стене — самыми большими буквами, самой яркой краской: «Гарнизон „Беркута“ продолжает сражаться». Чтобы, узнав об этом, твой оберфюрер, или как его там, Штубер и в могиле завопил от ярости.
— Не станем мы взрывать, сержант. Это сделают без нас, уже после освобождения Украины. Пусть те, кто придет сюда вместе с фронтом и кто представления не имеет сейчас о том, как мы, оставленные войсками, сражались в этих
Сержант что-то проворчал про себя, потер пальцами заросший подбородок и вновь проворчал:
— Похоже, что и в этом ты прав, — с трудом согласился он, немного поколебавшись. — Они должны увидеть это своими глазами. Только за ребят обидно. Меня все время преследует такое ощущение, будто мы бросили их там на произвол судьбы. Бросили, а сами драпанули. Иногда мне даже не верится, что все они погибли тогда. Вдруг все еще…
— Брось! — резко оборвал его Беркут.
— Понимаю. И все же… Мы должны были остаться вместе с ними. Если уж по справедливости.
— Если по справедливости, — отрубил капитан уже на ходу, — то не мы с ними, а они с нами должны быть сейчас. Вот только не у кого потребовать этой самой справедливости.
19
Дорога была пустынной. Побаиваясь партизан, к вечеру немцы обычно старались убрать с дорог весь транспорт, а при въезде в каждое большое село выставляли у шлагбаумов усиленные посты.
От разведчиков Беркут уже знал, что один из таких постов стоит у Сауличей. И что около лагеря военнопленных очень часто появляются «бродячие» патрули, днем и ночью прочесывающие окрестности села, дабы еще на дальних подступах упредить внезапное нападение партизан. Поэтому на подъезде к посту он приказал остановить машину в низинке, но фары не выключать, наоборот, направить их на постовую будку, а сам, взяв с собой Корбача и Крамарчука, двинулся к шлагбауму.
Появление на дороге машины заинтересовало постовых, но еще больше удивило, что она почему-то остановилась.
Выйдя из будки, немцы оживленно переговаривались, решая: сообщать о появлении машины немедленно или сначала попытаться выяснить, что это за транспорт. Все равно ведь дежурный по штабу полка задаст этот вопрос. Причем им и в голову не приходило, что на этой машине могут прибыть партизаны: откуда у этих лесных бродяг машина?!
Увлекшись, они не заметили, как Беркут с двумя бойцами обошел пост по придорожной низине и, прячась, перебегая вдоль забора от дерева к дереву, приблизился к ним уже со стороны села.
— Что это значит? — резко спросил этот неизвестно откуда появившийся офицер, освещая солдат фонариком. — Почему на посту только двое? Где третий?
— Господин унтер-офицер отлучился, — оробело доложил один из них, ефрейтор, пытаясь сквозь луч фонарика рассмотреть лицо офицера и его звание. — Через несколько минут он появится здесь.
— С ним все ясно. А кто это освещает пост? Что за машина?!
— Пока неизвестно, господин обер-лейтенант, — наконец разобрался со званием ефрейтор, ступив чуть в сторону и пропуская луч мимо себя. — Ждем, когда приблизится. У них что-то с мотором.
— Так подойдите и выясните! Унтер-офицер, — обратился
— Так точно, господин обер-лейтенант.
— Так все же: где унтер-офицер? — резко спросил Беркут солдата, как только эти двое ушли. — Только правду, правду! В каком он из домов?
— Второй дом отсюда, господин обер-лейтенант. Но господин унтер-офицер не велел…
— Плевать. С кем он там? У женщины? Пьянствует с друзьями?
— Там ребята из патруля. Фельдфебель и двое рядовых. Он с ними.
— Это те, что должны нести службу в окрестностях села?
— Так точно.
— Божественно. Больше вы мне не нужны.
Это был условный сигнал. В следующее мгновение сильная рука Крамарчука обвилась вокруг горла солдата, и удары сразу двух ножей заставили его замолчать навсегда.
— В кювет, за кусты, — приказал Беркут, отнимая у убитого автомат, гранату и запасные магазины.
Они подождали, пока приблизится машина и, вскочив на подножки — Корбач уже сидел в кабине рядом с водителем, — подъехали к третьему дому.
Немец, выбежавший на шум мотора из дома, столкнулся лицом к лицу с офицером и отпрянул, поняв, что сейчас последует основательная взбучка. Но уж никак не мог предположить, что вместо разноса офицер коротко бросит шедшим за ним солдатам: «Арестовать его и к моей машине!» И, пока подскочившие «солдаты вермахта» усердно стаскивали с унтер-офицера автомат, вошел в дом.
— Что здесь происходит?! — отшвырнул он в сторону пытавшегося проскочить мимо него подвыпившего солдата. За столом, над которым горела подвешенная к потолку керосиновая лампа, сидели еще двое основательно подвыпивших патрульных — фельдфебель и рядовой, а между ними громадиной восседала не в меру пышная, необъятная какая-то женщина, очевидно, хозяйка дома.
Солдата, которого он отшвырнул, подхватили под руки шедшие за Беркутом люди и вытолкали из дома. На приглушенный крик его, донесшийся уже со двора, в доме никто не обратил внимания.
— Виноват, господин офицер, — пытался подняться фельдфебель, налегая кулаками на стол. Но выскочивший откуда-то из-за спины обер-лейтенанта Отшельник — он один был в красноармейской форме — захватил его за волосы, ударил лицом об стол и, словно молот, опустил ему на голову свой кулачище.
Взвизгнув, женщина подхватилась и, пытаясь выйти из-за стола, всем телом навалилась на сидящего слева от нее немца. Только этим неожиданным падением она не дала ему возможности схватить стоящий под стеной автомат.
— Что за твоим огородом? — по-русски спросил обер-лейтенант пытавшуюся забиться в угол женщину, когда все было кончено.
— Овраг.
— Одним концом выводит за село, другим подступает к кладбищу?
— Ой, да, людоньки, да! — запричитала женщина неожиданно тонким, визгливым голоском. — Разве ж я виновата, что они пришли?!
— Виновата! — резко осадил ее Беркут. — Еще как виновата! — И, когда женщина затравленно притихла, объяснил: — А потому до рассвета всех четверых должна затащить в овраг и по нему — за село. Если не сделаешь этого, немцы тебя повесят.