Колокола
Шрифт:
Когда экипаж погибшего корабля возвратился в Раумо, то матросы под присягой давали показания.
Все поклялись, что капитан Скуг соблюдал образцовый порядок и, как капитан, был мастер своего дела. Но Гульдберг этому не верил. Скуг уже давно должен был ему некоторую сумму, которую Гульдберг и взыскал с вдовы погибшего.
Вдова капитана Скуга была очень бедна, у нее был маленький мальчик по имени Бьерн. Она должна была продать свой маленький домик, чтобы заплатить Гульдбергу долг мужа, и теперь она не знала, как ей прокормить себя и своего милого мальчика.
К несчастью, она была красива. И вот в один прекрасный день купец Гульдберг, который
– Сударыня, ваш муж, как вам известно, сжег мой корабль; как могли вы когда-нибудь связать свою жизнь с таким человеком? Но я великодушно прощаю вам этот необдуманный шаг, вас ожидает великая честь: вы будете моей женой. Надеюсь, это вас очень радует.
Бедняжка вовсе не обрадовалась этой чести, но что же ей было делать. У нее был маленький мальчуган, который хотел кушать и которому было холодно, а потому скрепя сердце она дала свое согласие и стала женой Гульдберга. Маленького Бьерна захватили в придачу, и он стал пасынком Гульдберга.
Родного сына Гульдберга звали Моисеем, но так как он шепелявил и не мог как следует произносить своего имени, то его прозвали Мозепом. Его кормили сдобными булками и миндальным молоком, наряжали в бархатные платья, жил он в комнатах у папеньки и мог делать все, что ему угодно. Бьерн ел сухой хлеб со слугами, спал в людской на соломе, одевался в грубое поношенное платье и был на побегушках. Ему приходилось много работать, часто его незаслуженно секли, Мозеп колотил и дразнил его. Конечно, хорошо воспитываться в более веселой и хорошей обстановке, но не всегда дурно претерпеть горе и нужду. Из Мозепа вышел негодный и ленивый мальчишка, тогда как Бьерн вырос и окреп, и стал скромным, ловким и отзывчивым на все хорошее. Иногда, когда Мозеп бил его и сваливал на него свои шалости, Бьерну неудержимо хотелось бежать далеко, куда глаза глядят. Но его удерживала мысль о том, как плакала бы его мать, а этого он не хотел. Ее жизнь и так была несладка, но у нее была одна радость. Когда Гульдберг уезжал на одном из своих кораблей, а Мозеп валялся, объевшись сладким, мать Бьерна звала к себе своего милого мальчика, мыла и чесала его, давала ему булку с молоком, учила его читать Божье слово и уговаривала его всегда быть терпеливым, прилежным и любящим, всегда говорить правду, всегда бояться Бога и надеяться на Его помощь.
– Не горюй, мой мальчик, – говорила мать, – теперь ты несчастное, маленькое создание, но настанет время, и ты с Божьей помощью станешь человеком.
– Ты думаешь, мама? – спрашивал Бьерн.
– Да, я в этом уверена, – отвечала мать.
– Я буду стараться, – говорил Бьерн.
Как-то раз летом Гульдберг отправился на своем корабле «Аполлон» в Стокгольм и взял с собой обоих мальчиков. Они шли мимо Оландских островов, ветер был попутный, погода хорошая. Мозеп валялся в каюте и читал романы. Бьерн прислуживал в каютах и был у всех на побегушках. Он уже успел вымыть палубу, перемыть тарелки, вычистить сапоги, слазил на марс, чтобы поправить большой парус, когда вдруг раздался голос Гульдберга:
– Бьерн!
– Хозяин! – отвечал Бьерн.
Он никогда не решился бы назвать своего отчима иначе.
– Вычисти мои трубки!
– Сейчас, хозяин!
– Да смотри, будь поосторожнее с трубкой из морской пенки в серебряной оправе. Помни, дуралей, что она стоит сто рейхсталеров (пятьдесят рублей).
– Хорошо, хозяин!
Бьерн стоял у борта
– Что ты тут делаешь, Бьерн?
– Я чищу трубку хозяина.
– Давай-ка я помогу тебе! – сказал Мозеп, схватил пенковую трубку и начал ей стучать по борту, как делал иногда его отец. Но трубка была без шнурка и слабо вставлена в стержень. Не успел Мозеп оглянуться, как трубка упала в море и исчезла в волнах.
Бьерн так растерялся, точно он сам свалился в море. Но Мозеп был находчивый малый и сказал:
– Зачем ты меня толкнул?
– Разве я толкал тебя? – спросил изумленный Бьерн.
– Конечно, ты толкнул меня, – сказал Мозеп.
В эту минуту он увидал большой нос отца и еще громче закричал, притворяясь, что плачет:
– Зачем ты меня толкал? Вот из-за тебя я уронил папину любимую трубку!
Гульдберг был такой человек, что терял всякое благоразумие, когда был очень зол.
– Вот как, – сказал он, – этого еще мало, что твой отец сжег мой лучший корабль; теперь ты швыряешь в море мою самую дорогую трубку!.. Штурман! Пусть спустят челнок, а в него бросьте Бьерна, и пусть он убирается на все четыре стороны!
Штурман был в большом смущении, но не посмел ослушаться. В несколько минут челнок был спущен, Бьерн брошен в челнок, и штурман едва успел бросить ему один хлеб.
– Отправляйся-ка да поищи теперь мою трубку! – закричал Гульдберг с палубы.
Корабль «Аполлон» быстро летел по попутному ветру, и скоро маленький челночок остался далеко позади.
Бьерн был так поражен всем происшедшим, что начал сам себя спрашивать, уж не толкнул ли он и вправду своего сводного брата? Честному мальчику трудно понять, как другой мальчик может лгать. Но когда корабль «Аполлон» все больше и больше удалялся от него, когда наконец стало видно только небольшое белое пятнышко на горизонте, тогда только Бьерн заметил, к своему ужасу, что он был один в маленькой лодочке в открытом море. Большие рыбы плавали вокруг челнока, дельфины пускали струи воды, тюлени высовывали из воды свои темно-коричневые собачьи морды. Никто из них не мог ему помочь.
Ветер все усиливался, море покрылось белой пеной; наступил вечер, стало темно, а Бьерн несся в своей лодочке навстречу ночи и смерти.
И никому-то на всем белом свете не было дела до этого бедного маленького мальчика, брошенного на произвол судьбы.
Никто и не подумает о нем; он утонет в море, волны сомкнутся над его головой, к утру не видно будет и пузырька после него на темном море, корабли пройдут над ним, и матросы будут распевать свои веселые песни, как и прежде.
Впрочем нет, есть на свете одно существо, которое будет горевать по нему – его мать. Когда Бьерн вспомнил о ней, он заплакал. Но, наплакавшись, он проголодался и начал есть сухой хлеб. Это укрепило и ободрило его. Бог никогда не оставляет несчастных и всеми покинутых: Он поддерживает их и вливает бодрость в их душу.
Бьерн не мог понять, как это у него вдруг стало так легко на душе. Он вспомнил, как учила его мать в горе и нужде прибегать к Господу и надеяться на Него. «Не помолиться ли мне?» – подумал он.
Вначале это не совсем-то удавалось. Громадные волны так и ходили, челнок бросало, как щепку: его то поднимало, точно на высокую гору, то швыряло в бездонную пропасть. Нелегко было собрать мысли. Бьерн говорил все молитвы, которым учила его мать; он точно отвечал затверженный урок, это были слова без мысли, но скоро он начал молиться сам.