Коломбине дозволено все
Шрифт:
ЛАРИСА Молодец, умница… Ну, я пойду что ли. Не буду мешать.
ДЕВОЧКА Вы, когда мамка выспится, приходите Она умная, с ней всем интересно разговаривать. Я чай сварю и полы помою.
Лариса взглянула на пикколину – та спала прямо в маске, откинувшись на спинку стула. Перед ней стыла на столе яичница. Чашку с чаем она опрокинула, и на пол стекала с клеенки журчащая струйка.
Девочка тоже заметила это, и по ее личику такая мрачная тень пробежала, такой огонек вспыхнул в глазах, что Ларисе стало не по себе. Но, поймав Ларисин взгляд, девочка мгновенно отвернулась,
Все в этом доме почему-то казалось Ларисе знакомым, вот и тряпка в руках девочки тоже, кусок оранжевой фланели с пестрыми пятнышками на манер птичек.
ЛАРИСА. Это у тебя пижамка такая была?
ДЕВОЧКА. Ага.
И грянул внезапный, как всегда, голос повелительницы Коломбин.
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Ты что здесь делаешь? Ты как сюда попала? Здесь тебе не место!
ЛАРИСА. Почему?
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Это – не твое. И не думай об этом, Тебе это не угрожает. А если хочешь помочь – так запомни, что всем пикколинам не поможешь. Пусть дурочки на собственной шкуре поймут, что неудачницам на Карнавале делать нечего. Нечего!
И стали таять стены кухни, силуэты ее обитательниц. Только изумленные глаза девочки сверкали из мрака.
ДЕВОЧКА. Стойте! Я тоже туда хочу! Я никогда не буду неудачницей!
Но ее накрепко отгородила от Ларисы стена музыки.
Напрасно горячие руки Арлекина бродили по невесомому телу. В душе проснулась прежняя тревога – и за Дениску, и за эту сердитую девчонку, и еще за какого-то ребенка, может и вовсе не существующего.
Но Арлекин целовал ее в губы, и это очень походило на счастье – минутное и необыкновенно острое. А завтрашний день виделся нереальным, да и ненужным, пожалуй, как и день вчерашний. Реально же было одно – поэтическое вранье, которое выдавал черноглазый мальчик, и его руки, и его близость.
Но утром, целуя Стасика на прощание, Лариса уже чувствовала себя свободной от сумбура прошедшей ночи.
И опять вспомнился Дениска
Лариса наскоро оделась, захватила в холодильнике гирлянду сосисок и пошла завтракать к Асе. Дениску уже отвели в детский сад. Ася выглядела неважно и завела обычный разговор о женских хворостях, детях и хозяйстве. Лариса старалась не смотреть на ее лицо, которое и сегодня являло собой маску мелочной озабоченности
В двенадцать Лариса собралась домой и даже успела выйти на лестницу, когда Ася окликнула ее. Лариса мгновенно вернулась и изумилась внезапной бледности подруги.
АСЯ. Лариска, вызывай «скорую»! Мне, кажется, приспичило…
ЛАРИСА. Тебе же еще рано!
Но к телефону она подсела и стала набирать номер.
АСЯ. За шкафом стоит Димкина спортивная сумка. В ней все приготовлено… Слушай, сейчас меня, может быть, крепко прихватит, охать буду, а говорить не смогу. Возьмешь у Димки деньги, когда рожу – пойдешь и докупишь все, что надо, список у него. В чемодане, Димка тебе покажет, Денискины старые пеленки, перестирай и погладь,
ЛАРИСА Чего уж там! Ты, главное, скорее рожай!
АСЯ Моих не забывай. Дениску не перекармливай. Если можешь, постирай Димкины рубашки, у него во вторник симпозиум, так чтобы выглядел прилично. В те дни, когда дежуришь, обязательно звони ему и напоминай, чтобы взял Дениску из садика. А то он у меня человек государственный, с бытовым склерозом. Так что возьми моих под крыло.
ЛАРИСА. Не волнуйся Дениску не брошу. Будет обстиран и накормлен, это я тебе обещаю.
Процедура приема в родильном доме была отработана до минуты. Лариса слова сказать не успела, как Ася исчезла.
И пошла Лариса по городу, вспоминая, как и ее шесть лет назад везли через весь город, как и ей внушали уверенность и надежду. И ясно стало, что тогда, ночью, ей просто передалась тревога за будущего Асиного ребенка. Потом возникла горькая мысль о том, что вот греется она у чужого огня… Потом на душе все же отлегло – из-за причастности к рождению новой жизни. Ну, и так далее
Ноги сами привели Ларису в редакцию. И покатился рабочий день, омраченный, правда, двумя событиями. Во-первых, Ларисе нагрубила Марианна, которая ничего лишнего не позволила себе даже тогда, когда проиграла сражение за Соймонова. Во-вторых, ни с того ни с сего разревелась Людмила. В результате гранки читались из рук вон плохо.
Грубость Ларису не задела и слезы ее не растрогали. Своих забот хватало.
Правда, Кологрив, вызванный с утра в высокие сферы, не мешал работать, и хоть этим беспокойством было меньше.
Поэтому, когда позвонила Эрнестина из вражьей смены и попросила у Ларисы завтрашний день в обмен на послезавтрашний, Лариса сразу согласилась. У нее выпадало два выходных подряд после двух рабочих дней и она получала возможность отдохнуть от своей надоевшей смены, как и смена – от нее.
После звонка в дверь просунулся Реутов.
РЕУТОВ. Не вовремя? Извини.
ЛАРИСА Ты всегда вовремя. Заходи.
РЕУТОВ Лучше ты выйди в коридор.
Лариса вышла и только тут заметила, что у Реутова забинтована голова.
ЛАРИСА. Откуда опять свалился?
РЕУТОВ. Такое только со мной могло случиться.
ЛАРИСА. Ну? Я слушаю.
РЕУТОВ. Ну, ехали с другом на легковушке. На повороте дверца раскрылась, я вылетел. И что интересно, приземлился на ноги. Меня пронесло шагов десять. А там местность гладкая, одно дерево на десять километров. Ну, я об него и затормозил. Лбом.
ЛАРИСА. Везунчик ты, Мишка. Больно?
РЕУТОВ. Оклемался Я вот зачем пришел… Предложение тебе сделать.
ЛАРИСА. Если опять сниматься на крыше под флюгером, то я заранее отказываюсь. Мне еще малость пожить охота.
РЕУТОВ. Другое предложение. Это… руки и сердца.
ЛАРИСА. Ты?
РЕУТОВ. Что, дико? Ну, вот так нелепо вышло. В машинах всех марок кувыркался, на лесном пожаре чуть не сгорел, из вертолета летел, теперь вот тебя встретил Смешно, конечно, я для тебя старик. Что я могу обещать? Что буду любить до смерти? Так ты, пожалуй, ответишь, что не долго ждать осталось.