Коломяжский ипподром
Шрифт:
А. А. Суворин, выждав день, в номере за 11 мая поместил в «Руси» информацию без всякого заголовка, которая начиналась так:
«Тяжелый и прискорбный случай, происшедший вчера (точнее – позавчера. – В. С.) между нашим сотрудником Н. Е. Поповым (Николаем Кирилловым) и П. Н. Милюковым, не может не вызывать искреннего нашего сожаления. Две недели острой и личной полемики подготовили почву для происшествий, совершенно неожиданных для самих их, непосредственных участников, ими самими осуждаемых. Болезненность обвинений, их форма – не можем не указать этого – сыграли свою роль, и,
Указав далее на то, что «образ действий («Речи». – В. С.) был без образцов в прошлом и, надо надеяться, без подражания в будущем», Суворин посчитал необходимым отметить, чтобы окончательно внести ясность:
«До какой степени мы вообще считали происшедшее столкновение делом чисто личного характера, видно из того, что вчера мы ни слова не напечатали о происшедшем: так как Н. Е. Попов сделал вызов П. Н. Милюкову и ответ мог быть дан в течение суток, то это происшествие мы для газеты признали на эти сутки не существующим, оставив его исключительно в сфере личных отношений Н. Е. Попова и П. Н. Милюкова.
Когда Н. Е. Попов и В. И. Климков узнали о толковании, которое придается заключительной фразе статьи, а вследствие ее и самому случаю, они заявили нам о своем решении выйти из состава сотрудников „Руси”».
Казалось бы, инцидент исчерпан; остальное – дело мирового судьи, на рассмотрение которого передан конфликт. Не тут-то было! «Речи» и иже с нею необходимо было добить «Русь» во что бы то ни стало и своими руками сделать то, на что все еще не решалось даже правительство. Эту тенденцию подметила газета «Санкт-Петербургские ведомости», которая, не относя себя к друзьям и тем более единомышленникам «Руси», посчитала, однако, необходимым напечатать в номере за 14 мая довольно ехидную статью под названием «Курьез».
«В сущности, теперь никто определенно даже не знает, кто кого обвиняет в шантаже, – говорилось в ней. – Если бы мы вздумали рассказать, в каких банках имел кредит для «Речи» покойный г. Бак, если бы мы вздумали рассказать, в каких банках хлопочет теперь Гессен, чтобы обеспечить дальнейшее мерцание (!) «Речи», а также то, что говорят о началах, на которых предполагается установить „Речь” далее, то „Речи” пришлось бы объясняться весьма пространно. Этого мы делать не будем...»
Что толку от третейского суда, к которому решено было прибегнуть для прекращения тяжбы между «Речью» и «Русью»?
«В самом деле, кого в „Речи” привлекать к ответу? – задавались вопросом «Санкт-Петербургские ведомости». – Милюков и Гессен в ней только принимают „ближайшее участие”, как значится, в редакционном объявлении... Редактором „Речи” значится какой-то Харитон, а издателем до сих пор – Ю. Б. Бак (!). Один из них – несомненный покойник. Кажется, это первый случай у нас, что издательские права сохраняются и на том свете.
Другой – Харитон – несомненный редакционный покойник... О нем только и известно, что в прошлом году или он стрелял в Дымова или Дымов в него стрелял. Так как Дымов остался живехонек и здоровехонек, то в покойниках надо считать Харитона.
Во всяком случае, если он и жив еще, то „искать” с него за грехи Милюкова и Гессена как-то неловко. Быть может, поэтому
А две недели спустя те же «Санкт-Петербургские ведомости» написали еще резче:
«Не правду выяснить имеет целью „Речь”, а всякими недостойными шахермахерствами сорвать хотя случайный успех в деле, в котором она сама успеха не ждет. Хоть один день торжества сплетни, да мой. А там противник всегда может потерять хладнокровие и сделать ошибку, чем мы и воспользуемся.
Приемы „Речи” по самому началу этого дела нам уже показали, с каким противником мы имеем дело».
Газета октябристов «Голос правды», также отнюдь не сочувствовавшая «Руси», однако пытавшаяся заглянуть правде в глаза, написала по адресу газеты «Слово», редактор которой М. М. Федоров от имени бюро парламентской печати приезжал к Милюкову выразить уважение и негодование, а затем играл первую скрипку в организации третейского суда:
«Пока действительную пользу от всего происшествия извлекло только „Слово”, усиленно хлопочущее о потоплении „Руси” всеми средствами... „Слову” уже мерещится, что оно наследует и подписку и розницу „Руси” вместе с читателями „Товарища” (приложение к газете. – В. С.)».
Не в бровь, а в глаз!
Разделаться с противником, разорить его и нажиться на его смерти!
И пока в камере мирового судьи 47-го участка, помещавшейся в доме № 15 по Литейной улице, слушалось, переносилось и вновь слушалось дело по жалобе II. Н. Милюкова на Н. Е. Попова, пока присяжный поверенный О. О. Грузенберг, защищавший интересы Милюкова и представлявший его особу, упражнялся в красноречии, дабы доказать, что бывший сотрудник газеты «Русь» допустил «насилие», а не «оскорбление действием» и что он ответствен за шантаж банков и страховых обществ, пока заседала комиссия по делу редакции газеты «Русь», составленная из представителей различных литературных организаций, пока третейский суд выносил свое решение, банки и кредитные общества мертвой хваткой взяли за горло «Русь» и, лишив ее финансовой поддержки, довели газету до банкротства.
18 июня 1908 года «Русь» вышла в последний раз. За подписью А. А. Суворина в ней было напечатано обращение «К читателям», в котором говорилось:
«Как ни тяжело решаться на это, я вынужден временно приостановить издание „Руси”.
Многое вынесла „Русь”, опираясь на поддержку и сочувствие своих читателей и крепость товарищеской связи своих сотрудников. На этот раз ей пришлось встретиться с новыми препонами – велениями, идущими из недр современного капитализма.
Полтора месяца подрывалось денежное положение газеты.
– Банки объявили поход против „Руси”! Все банки вошли в соглашение против нас! – эти слухи распускались везде и всюду.
Коммерческие люди знают все значение этого рода слухов».
Завершил свою «статью-некролог» Алексей Алексеевич весьма красноречиво:
«Удар „подножкой” – самый верный, и биржевые дельцы оказались для русской газеты сильнее и реакции, и правительства, и русских партий.
Пока...
Ненадолго.
Бог борьбы и труда, ведший до сих пор судьбы „Руси”, и на этот раз, верю, об ней вовремя вспомнит, и ми все, редакция и сотрудники „Руси”, приложим все силы, чтобы для „Руси” от маленького худа вышло только большое добро».