«Колонист»
Шрифт:
– Сень, ты? – несмотря на помехи, опознал я знакомого.
– Не узнаю. Прошу покинуть этот канал.
– Это Юра Некрасов. Помнишь? Я два с половиной месяца назад получил повестку как временно призванный. Мне нужна связь с военными. С военным аэродрома, что в восемнадцати километрах от нашего стоит. Записывай, что им передать.
– Пишу.
– Доклад от старшего сержанта Некрасова, командира взвода разведывательного батальона пятьдесят четвёртой стрелковой дивизии. При выполнении боевого задания в тылу противника, по корректировке наведения наших гаубиц на финские, был обнаружен противником. Принял бой с финским батальоном, имея под командованием отделение бойцов и трёх бойцов из группы корректировщиков. После окружения вызвал огонь наших гаубиц на себя. По счастливой случайности, обошлось без потерь, только двое раненых, а батальон противника сильно
Надо сказать, военные вышли на этот канал быстро, уже через десять минут я общался с командиром, дежурным по аэродрому, на котором хотел сесть. Повторил доклад и сообщил, что мне минут пятнадцать до них осталось. А у Москвы, когда уже окраины были видны, тройка истребителей, наши «ишачки», подлетели и сопроводили на аэродром, где я спокойно и сел, подкатившись к нескольким грузовикам и двум легковушкам, где нас ожидали. Там же и сотрудники НКВД были, и врачи в белых халатах поверх шинелей. Ещё и генерала приметил в характерной папахе. Заглушив двигатели, я прошёл к двери, велел бойцам не открывать без меня, но готовиться выносить раненых и, открыв дверцу, тут же уже стояли бойцы НКВД с оружием наготове, и не обратив на них внимания, сам я в маскхалате был, он весь в пятнах крови, крикнул врачам:
– Давайте носилки, моих бойцов первыми. Генерал подождёт. Мне мои бойцы важнее.
– Покинуть салон самолёта, мы сами вынесем раненых, – приказал лейтенант НКВД, что командовал бойцами.
– Покинуть, – приказал я своим и первым, прихватив винтовку, которую повесил на плечо, покинул салон самолёта.
Карабин уже за спиной был. Сидор тоже за спиной висел, я их туда убрал, когда к двери шёл от кабины. Бойцы следовали за мной, да уж – зрелище. Все в рваных маскхалатах, окровавленных у многих, но с оружием и всем, что полагается. Радист со своей рацией тут же был. Выстроив бойцов, я стал докладывать генералу ВВС о том, что нам пришлось пережить, краем глаза наблюдая, как первым достали финского генерала, уложив на носилки, и понесли к машине, а потом и моих бойцов. Генерала на санитарной повезли, а моих в кузове грузовой. Суки. Доложившись, я снял маскхалат и шинель и передал знамя генералу, бойцы были впечатлены, они о нём не подозревали, после этого бойцов направили в местную казарму, а меня, командира отделения моего взвода и сержанта-корректировщика – в штаб лётной части, рапорта писать обо всём, что было. Почему на самолёте немецкие опознавательные знаки – я объяснил, увидели мы их, когда уже захватили самолёт. Не возвращаться же обратно? Генерал мои действия одобрил. И уже в штабе я узнал, что это был командующий всей военной авиацией Советского Союза.
Рапорты мы писали долго, почти три часа убили на это, принимал их полковник из Генштаба, прибывший для этого дела. В здании штаба хорошо было натоплено, так что я был в шинели, хвастался медалями, и, пока полковник изучал наши рапорты, вытянувшись перед ним, я спросил:
– Товарищ полковник, разрешите вопрос?
– Задавайте, – не отвлекаясь, разрешил тот.
– Куда нас теперь?
– Пока тут в казарме поживёте, а как будет попутный самолёт в Ленинград, отправим к своим обратно. Таких героев можно и воздухом перебросить.
– Товарищ полковник, я сам москвич, у меня тут жена и ребёнок. Дочка родилась в день, когда я повестку получил, только раз её видел, даже на руках не держал. Разрешите навестить?
Ту т полковник уже оторвался от рапортов, с интересом на меня взглянув. Задумавшись, кивнул:
– Разрешаю. Более того, выпишу вам увольнение на сутки. Заслужили.
– Спасибо, товарищ полковник.
Дальше тот действительно выписал увольнение, он имел на это право, и с ним я направился к казармам. Там быстро собрался, свой карабин в местную оружейку, в стойку поставил, а вот СВТ забрал и, оставив за старшего командира отделения (бойцы
Тося была дома, ужин начинала готовить, время-то четыре часа, так что, когда я ввалился в хату с улыбкой на всё лицо, взвизгнув, она подскочила и повисла на мне. Прервав поцелуй, мы отдышались, и жена спросила, наблюдая, как я вешаю на вешалку оружие, шапку и вообще раздеваюсь:
– Ты надолго?
– Увольнительная до завтра. В двенадцать нужно быть в части. Показывай дочь, почти три месяца не видел.
Дочку мне показали, только на руки не дали, там и видно-то носик пуговкой и губки бантиком, а дальше мы с Тосей как-то быстро оказались в постели. После стольких дней воздержания угомонились только через час. Дальше Тося, охнув, убежала на кухню, она там оладьи пекла. В подполе среди припасов был ящик со сгущённым молоком, так что можно будет поесть с ним. Она дальше продолжила печь, а я занялся оружием. Достал из сидора два трофейных финских пистолета и «маузер» адъютанта генерала, затрофеенный мной. В деревянной кобуре, комиссарское оружие. Я бы его и не взял, встречались мне такие «маузеры», поди сыщи к ним боеприпас, но этот под парабеллумный патрон. А патронов этих у меня под три сотни. Так что достал мыльницу, в которой у меня был запас консервационной смазки, и стал, разряжая оружие, подготавливать его к хранению. Так же поступил и с СВТ. Подсумки отдельно, магазины разрядил, все патроны ссыпал в кожаный саквояж, туда же четыре гранаты Ф-1. Всё оружие замотал в мешковину и спустил в подпол, убрав за ящики, туда же и саквояж с патронами и пистолетами. Выбравшись, умылся под умывальником и сел за стол. Тося уже звала.
Сидел я за столом и уминал оладьи с молоком за обе щеки, нахваливая хозяйку, в нательной рубахе и галифе, ноги босы были, когда мы услышали шум во дворе и в сенях загрохотали шаги нескольких человек. В моей руке тут же появился наган. Тот самый, что я брал на войну и который был моим верным спутником всё время. Вот и сейчас тот был под рукой. Я встал лицом к дверям выхода в сени, укрыв револьвер за ногой, если что, выстрелить от бедра секундное дело, и, подскочив к двери, толкнув ту, посмотрел на гостей, свет из кухни освещал их, и спросил:
– Что нужно?
Трое сотрудников НКВД, двое сержанты и только один был лейтенантом, посмотрели на меня, и лейтенант сказал:
– Старший сержант Некрасов?
– Это я. У меня увольнительная до двенадцати часов завтрашнего дня.
– Вы должны проехать с нами.
– О как? Проходите в хату, нечего студить её.
Сделав пару шагов назад, я пропустил на кухню гостей и последний закрыл дверь. Я же, показав револьвер и подкинув его, ловко поймав за ствол, стал чесать рукояткой спину.
– Мне с вещами нужно проехать, или это не требуется?
– Не требуется.
– Ага, похоже, кто-то хочет со мной пообщаться, и этот кто-то облечён властью, раз вас прислал. Не в Кремль ли едем? Если в Кремль, мне нужно кое-что взять с собой.
– Я обязан посмотреть, что возьмёте. И оружие лучше оставить тут.
– Да это я уже понял.
Подойдя к столу, тут лежал полуоткрытый вещмешок, я убрал внутрь револьвер, аккуратно пальцем спустив курок, и достал плотный толстый конверт из коричневой бумаги, бросив его на стол.
– Смотрите… Тось, глянь, что у меня на спине, колется.
Пока жена, задрав рубаху осматривала спину, а потом и саму рубаху, лейтенант, подойдя и открыв конверт, начал изучать фотографии. Лицо его застыло и превратилось в восковую маску ещё при первых фотографиях, что были внутри. Тот треть просмотрел, после чего, вперив в меня тяжёлый взгляд, несколько секунд пристально изучал:
– Откуда это у вас?
– Моё подразделение финского генерала в плен взяло, при нём я нашёл знамя советского стрелкового полка и вот эти фотографии. Генерала и знамя я сдал нашим, а вот это попридержал. Товарищу Сталину хочу передать. Если уж в Кремль едем, глупо упускать такую возможность.