Колос времени [СИ]
Шрифт:
При его появлении оба находившихся в башне стражника подхватили протазаны и вытянулись по стойке смирно. Хорф слегка кивнул, давая понять, что оценил их рвение, но задерживаться не стал – едва выглянул в окно, он тут же вышел обратно.
В это время Мартина Унгерн вышла в галерею, идущую вдоль западной крепостной стены. Немного походив из конца в конец, она решила подняться на стену, в верхней части которой располагались узкие навесные бойницы. Отсюда можно было разглядеть холмистое поле, покрытое молодой растительностью и яркими звездочками первоцветов. Кое-где в ложбинах земля еще оставалась сырой и черной, и со стороны казалось, что поле пересекают густые темные тени. После недавних
На этом месте фантазия обрывалась, и дальше Мартина просто стояла, прикрыв глаза, и ловила звуки, доносящиеся снаружи. В Ливонии не было места, куда бы она хотела отправиться, зато девушка точно знала, где жизнь для нее невозможна, непереносима – здесь, в родном замке, в Зегельсе. Тело ее оставалось неподвижно, но душа, словно птица из тесной клетки, устремлялась ввысь. Этот короткий взлет был единственным тайным утешением, которое она себе позволяла. Но оно являлось таким же обманом, как и ее мнимая свобода, и чем ярче и заманчивей становились картины, возникавшие в ее мозгу, тем грустней была потом ее улыбка – насмешка над глупыми выдумками одинокой тоскующей девицы.
Но девушка приходила сюда не только, чтобы помечтать. Здесь она чувствовала себя спокойно, ей никто не мешал. Открытая наблюдательная площадка западной башни находилась парой саженей выше, дежурящие там стражники не видели девушку, скрытую к тому же широким скатом деревянного навеса. Мартина слышала их голоса, но сама оставалась для них невидимой и неслышимой. Это по-детски ее забавляло, иногда она даже беззвучно посмеивалась, хотя повода к веселью, в сущности, не было никакого.
Сегодня ей никак не удавалось отвлечься. Постояв немного у бойницы, девушка решила вернуться обратно в галерею. Но едва она сделала первый шаг, как на ее пути возникла высокая фигура в сером плаще. Мартина испуганно вздрогнула, но через мгновение кровь отлила от ее лица, а сердце забилось как сумасшедшее. Это был Хорф. Он, видимо, находился здесь уже какое-то время и наблюдал за ней. Несколько бесконечных секунд оба молча смотрели друг на друга, потом мужчина посторонился, давая Мартине пройти, и она, привычно опустив глаза, торопливо скользнула мимо. В последний момент он успел схватить ее руку и, невзирая на сопротивление, поднести к своим губам.
– Сегодня вы прекраснее, чем когда-либо, фрейлейн, – произнося эти слова, Хорф склонил голову так, что их лица оказались почти рядом, и улыбнулся.
– Благодарю, – еле слышно отозвалась она, не оставляя попыток вырваться. Но он едва ли придал этому значение.
– Мне редко представляется случай выразить вам свое восхищение. Если бы я не боялся показаться дерзким, то непременно бы заметил, что этот траурный наряд красит вас более чем всякий другой, а ваши глаза никогда не блестели ярче, чем теперь, когда в них стоят непролитые слезы.
– Боялись показаться дерзким? – запинаясь, повторила Мартина. – О, вам и в самом деле нечего бояться…
– Ваша наблюдательность, фрейлейн,
– Вот как? – Девушка, наконец, сумела высвободить руку из его жесткой ладони и сделала попытку удалиться. Продолжая улыбаться, Альберт загородил ей дорогу.
– Не скрою, что ваш недавний отказ нанес мне глубокую душевную рану. Но я не в обиде. Женщинам нравится быт жестокими к тем, кто их любит, так они проявляют свою власть. Я должен был также подумать о том, что вы еще не оправились от горя, и мое нетерпение может только усугубить его… Что ж, как сказал бы наш ученый доктор Гиммель: amare et sapere vix Deo conceditur*.
Мартина дернулась как от удара. Как смеет он говорить о любви!
– Мое горе, как и прочие чувства, не должны вас волновать! К вам они не имеют отношения. Вашей женой я не стану ни сейчас, ни позже, так что приберегите свои любезности для других дам, которые их оценят. Мне противно вас слушать!
Глядя на нее, Альберт по-прежнему улыбался. Но уголки его губ слегка дернулись, а в потемневших глазах зажглись недобрые огоньки. Но он еще сдерживался.
– Будьте милосердны, Мартина. Вспомните, ingenuitas non recipit contumeliam**.
– Я знаю другое – cui dolet, meminit!***
– Cui dolet… Даже так? У вас безжалостная память, фрейлейн, – Хорф насмешливо ощерился, снова став похожим на волка. – Но я тоже могу быть безжалостным…
Он по-прежнему стоял рядом, не делая ни одного движения ей навстречу, даже не поднимая рук, но Мартине почудилось, что он надвигается на нее точно огромная серая туча, точно каменный истукан из старых сказок, и ему достаточно лишь стиснуть кулак покрепче, чтобы раздавить ее как спелое яблоко. И вновь – как тогда в лесу – девушка почувствовала себя скованной по рукам и ногам чужой волей, слабой, беспомощной и униженной. В этот момент ей представилось, что она уже не раз принадлежала Хорфу, и он вправе смотреть на нее с презрением и обращаться с ней не как с благородной дамой, а как с последней служанкой.
Мужчина не дотронулся до нее и пальцем, но Мартине стало трудно дышать, и она въяве ощутила на себе его тяжесть. Казалось, он заполнил собой все пространство, и девушка испугалась, что сейчас он раздавит ее. Она хотела отступить, но уперлась спиной в холодную стену и замерла. Губы ее дрожали, но, несмотря на страх, Мартина выпрямилась и вскинула подбородок: пусть видит, что она не собирается падать замертво от одного лишь взгляда. Голыми руками ее не возьмешь, не даром она дочь немецкого рыцаря. Просто так она никому не уступит!
Девушка с вызовом посмотрела Хорфу прямо в глаза, и ее сердце, дрогнув, пропустило удар.
По губам Альберта скользнула еле заметная торжествующая улыбка.
– Иди сюда.
Словно во сне Мартина сделала шаг, потом другой. Внезапно все вокруг поплыло, будто она вот-вот должна была потерять сознание, и девушка вытянула руки в поисках опоры. Ее пальцы схватили пустоту, и почти сразу головокружение прекратилось. Она все еще находилась в галерее, только теперь Хорф стоял за ее спиной.
Девушка оглянулась. Он глядел на нее с явным недоумением, лицо его было хмуро.
– Фрейлейн фон Зегельс, как вы?…
Она не стала его слушать: пользуясь тем, что теперь их разделяло некоторое расстояние, девушка подхватила юбки и бросилась бежать. За ее спиной раздались торопливые шаги.
– Фрейлейн Мартина!
Она сделала вид, что оглохла.
У выхода с галереи девушка столкнулась с Жульеном де Мерикуром, и тот, отступив на полшага, любезно придержал ее за локоть.
– Сестрица Мартина, куда вы так спешите? – язык у француза слегка заплетался, а когда он попытался отвесить ей изысканный поклон, его повело в сторону, и Мартина с тягостным чувством заметила, что ее зять пьян. – Вы неуловимы, как ветер… Я ищу вас с самого утра. Нам ведь есть, о чем побеседовать…