Колумб Востока
Шрифт:
Пустыня постепенно понижалась к северо-востоку, где было единственное в этих местах большое озеро — Маныч-Гудило. Солоноватая вода свинцово-неподвижно застыла в низких берегах. К осени озеро словно сжималось, обнажая горько-соленую грязь. Высушенные солнцем, кристаллики соли начинали искриться, и озеро казалось заключенным в сверкающий нимб. Только северный берег был крутым, изрезанным трещинами. Когда ветер гнал туда волны, озеро начинало гудеть, как отдаленный колокольный звон, неясно и тревожно. Не потому ли его назвали Гудило?
Иоанн и Яков вздыхали, поглядывая на скучную пустыню, на неяркое пыльное небо, по которому неторопливо плыло остывающее осеннее солнце. Ночные ветры уже приносили дыхание холода. А впереди был немыслимо далекий путь в неизвестное…
Неспокоен был и сам Юлиан. Но он знал то, чего не знали младшие братья. По рассказам аланов, где-то на краю пустыни, неподалеку от устья реки
Глава 5. ТРУДНАЯ ЗИМА
Город Торчикан походил издали на горсть глиняных кубиков, рассыпанную сказочным великаном по желтобурой равнине. Приземистые дома с плоскими крышами то вытягивались в улицы, то кучками теснились друг к другу, а между ними стояли войлочные юрты, которых было даже больше, чем домов. По пыльным улицам, как по степным шляхам, медленно текли отары овец. С глухим топотом проносились табуны низкорослых лохматых коней. Хриплые вопли верблюдов, мычание волов, резкие скрипы тележных колес причудливо переплетались с городским шумом — перестуком молотков в мастерских ремесленников и разноголосым гомоном торга.
Казалось, два мира сошлись в Торчикане — домовитая оседлость и кочевая стихия, которая то захлестывала город, то уползала обратно в степи, как морская волна от песчаного берега. Такими были все города в степях. Постоянно в них жили торговцы и ремесленники, а скотоводы-кочевники уходили со стадами на летние пастбища и возвращались в город с наступлением холодов.
Сейчас, на исходе осени, кочевники возвращались в Торчикан. Юлиан и его спутники затерялись в толпах громкоголосых, разноязыких, бряцающих оружием, свирепого облика людей, которые двигались к городу без дорог, прямо по степной целине, будто вражеское войско во время нашествия. Никто не обращал на монахов внимания, никто не поинтересовался, кто они и откуда. Торчикан был открыт для всех людей без различия. И — одинаково безразличен ко всем приходившим в него. Не сами по себе люди почитались в Торчикане, а принадлежавшие им стада, серебро или товары, обладание которыми поднимало немногих избранных над бесчисленными толпами черни.
Или верные сабли наемных и родовых дружин, которые ценились здесь даже больше, чем богатство. Силу в степном, лишенном твердых законов мире уважали превыше всего…
У Юлиана не было ни богатства, ни силы. Охранная грамота короля Белы стоила здесь не дороже пергамента, на котором была написана. Хозяева домов презрительно оглядывали изможденных, оборванных монахов и ленивым взмахом руки отсылали их прочь. С большим трудом Юлиану удалось найти пристанище у грека Никифора, который заинтересовался рассказами о своей далекой родине. Юлиан, как мог, старался удовлетворить любопытство беглого грека и тем добился его расположения.
Никогда не был Юлиан таким красноречивым — нужда заставила! Рассказывал и о том, что видел в Византии, и о том, чего вообще никогда не видел, лишь бы не ослабевало внимание хозяина. Никифор сокрушенно качал головой, слушая невеселое повествование о запустении византийских земель, о мертвых кораблях в гавани Боспора, о грабежах на константинопольских улицах. Нехорошими словами отзывался о рыцарях-крестоносцах, которые оказались много злее, чем враги христианского мира — сарацины. [12] Юлиан выдавал себя за простого подданного венгерского короля, а потому вынужден был сочувственно выслушивать проклятия Никифора, оскорбительные для римского папы и его крестоносного воинства. И Герард тоже согласно кивал головой, когда разгорячившийся грек обзывал крестоносцев стаей бешеных псов. «Бог покарает святотатца!» — утешался Юлиан, вежливо поддакивая хозяину. Выбора у монахов не было: или ночевать на земле под стеной караван-сарая, как в первые дни пребывания в Торчикане, или со смирением выслушивать богохульные речи. Ведь приближалась зима…
12
С а р а ц и н а м и европейцы называли мусульман-арабов.
Пока в кисете Юлиана оставались серебряные монеты, житье у грека Никифора было все-таки сносным. Монахи отдохнули после изнурительного путешествия по пустыне. Но только разве ради того, чтобы обрести крышу над головой и нещедрое пропитание, забрались они в такую даль?
Торчикан мыслился лишь вехой на большом пути…
Юлиан целыми днями бродил по торговой
Так объяснил Юлиану персидский купец, неизвестно какими ветрами занесенный в Торчикан. Другие купцы, поддакивая ему, качали бородами. Отправляться в путь опасно, лучше выждать. Терпеливого ждет впереди удача, а нетерпеливый сам бросается в пропасть. Надо ждать весны…
Однако и торчиканское скучное сидение не было совсем бесполезным. В городе оказалось немало людей, которые или сами встречались с монголами, или слышали о них от очевидцев. Юлиан по крохам собирал слухи о завоевателях, и из этих крупиц постепенно складывалось з н а н и е.
…Большие события произошли за последние десятилетия в глубинах Азии. Монголы, которых также называли татарами, объединились в могучее государство и, предводительствуемые великим кааном Чингисом, обрушились на соседние народы. Сначала монгольское войско пошло на восток и, разорив провинции Северного Китая, достигло берегов Великого океана. [13] Затем конные орды устремились на юго-запад, разграбили богатые города Хорезма и Персии и угрожали даже Индии, сказочной стране алмазов. Страшен был натиск монголов, в прах рассыпались великие царства, исчезали с лица земли многолюдные города, на месте плодоносящих полей вырастали дикие травы, и только заунывные песни монгольских табунщиков нарушали мертвое молчание. Почти вся Азия оказалась под пятой завоевателей. А ныне каан Угедей, ставший после смерти Чингиса предводителем монголов, готовится к походу на запад и мечтает дойти до самого Моря франков. [14]
13
В е л и к и й о к е а н — Тихий океан.
14
М о р е ф р а н к о в — Атлантический океан.
Продвижение завоевателей уже началось. Шесть лет назад первые отряды монголов появились возле Хвалынского моря. [15] Конные тумены [16] молодого Батухана, предводителя улуса Джучи, [17] внезапно перешли реку Яик, разгромили стоявшие там болгарские сторожевые заставы и железным гребнем прочесали степи до самой реки Итиль. Местные жители, половцы и саксины, [18] частью покорились завоевателям, частью откочевали в соседние страны. Пенистая волна нашествия докатилась до Волжской Болгарии и разбилась об укрепленные линии, которые болгары поспешно возвели на границе леса и степи. Несколько месяцев продолжались сражения на земляных валах и частоколах из заостренных дубовых бревен, а потом война сама собой затихла. Монгольские кочевья уползли куда-то в степи, и только конные разъезды завоевателей появляются время от времени у болгарской границы и на реке Итиль, устрашая караванщиков и жителей соседних земель. Однако, по слухам, из Азии уже подходят новые орды, накапливаются в степях между Яиком и Итилем, как дождевая вода в резервуаре, чтобы выплеснуться новым нашествием. Когда это произойдет — можно только гадать!
15
Х в а л ы н с к о е м о р е — Каспийское море.
16
Т у м е н — 10-тысячный отряд монгольской конницы.
17
У л у с Д ж у ч и — западная часть Монгольской империи, выделенная Чингисханом своему старшему сыну Джучи. После смерти Джучи этот улус унаследовал его сын, внук Чингисхана, — Батухан (русские летописцы называют его Батыем).
18
С а к с и н ы — потомки древних хазар, которые остались жить в прикаспийских степях после разгрома Хазарского каганата князем Святославом в 965 г.