Колумб
Шрифт:
В известной степени правы были и Данте, и Петрарка, и Макиавелли. На протяжении четырех столетий, с конца XI века до эпохи Колумба, Генуя всеми средствами крепила свою мощь, пренебрегая интересами своих соседей, пользуясь их слабостями, покупая, продавая и предавая их в зависимости от обстоятельств места и времени. Правда, в этом смысле генуэзцы действовали, в сущности, точно так же, как венецианцы, пизанцы или флорентийцы, но в отличие от них они были очень слабо связаны с итальянским «тылом». От дальних и ближних италийских соседей Генуя отсиживалась за двойной цепью Лигурийских гор, она стояла спиной к Пьемонту, Ломбардии и Тоскане, но лицом к морю. Крым и острова Архипелага волновали ее в сто крат больше, чем Лациум
В страде многовековой заморской экспансии сложился генуэзский характер, утвердились генуэзские нормы поведения, морали и деловой практики. Побольше прибыли, поменьше затрат — такова была первая заповедь генуэзцев. Все рассчитывалось наперед до последнего сольдо Евангелием делового генуэзца были ежеквартальные «бюллетени» банка Сан-Джорджо, по курсу этого банка вел свою ладью от сделки к сделке генуэзец.
«Берегись конкурента» — этому генуэзца учили с детства, и свои замыслы он хранил в тайне, исповедуясь лишь нотариусу, остерегаясь любой огласки.
Генуэзцы сильны были чувством локтя, ведь действовать приходилось не в одиночку, а в одной шеренге с компаньонами. Локти, однако, они защищали надежными налокотниками, заранее оговаривая свою долю в грядущих прибылях и взаимные обязательства в очередном предприятии.
Генуэзцы отличались отвагой и смелостью. В разумных пределах. Если враг был заведомо сильнее их, они не ввязывались в бой или покидали поле битвы, не считая при этом нужным предупреждать своих союзников.
Они слыли дурными христианами, ибо охотно торговали с татарами и турками, египтянами и варварийцами, а порой не менее охотно помогали мусульманским владыкам разорять и грабить христианские земли. Но, предавая своих единоверцев, они заранее вступали в сделки с господом богом. Двойная страховка, земная и небесная, гарантировала возмещение потерь и искупление любых грехов.
А грехи совершались всякие. Генуэзцы топили иноземные корабли, опустошали чужие земли, торговали рабами, скупая живой товар у крымских и золотоордынских ханов, баев и мурз, а затем поставляя его в мамелюкский Египет или в города христианского Средиземноморья [10] .
Генуя не славилась грандиозными храмами, и ее обитатели не были завзятыми богомолами. Но зато об их суеверии ходили легенды. Из Палестины, Сирии, Византии, Трапезунда, Великой и Малой Армении свозились в Геную всевозможные святые реликвии. В церкви Спасителя хранилась частица честного креста, в кафедральном соборе изумрудное блюдо, из которого сын божий ел опресноки, в храме Марии ди Кастелло сосуд с млеком пресвятой девы, в церкви святого Варфоломея Благостный Лик — чудотворный образ Христа (византийцы захватили эту икону в Эдессе в 944 году, а спустя пятьсот лет генуэзские ловцы реликвий выпросили ее у византийского императора Иоанна VIII Палеолога).
10
Впрочем, работорговля греховным промыслом не считалась. Генуэзцы открыто торговали невольниками различного происхождения. В 1463–1465 годах русские выходцы шли на генуэзском рынке по цене 180–195 лир, болгары продавались за 144–170 лир, черкесы за 180 лир при средней цене на здорового молодого раба в 170–187 лир. На этом же рынке быков сбывали по 40 лир за голову, породистый же арабский конь стоил 250–300 лир (72, 656). Мы убедимся в дальнейшем, что Колумб, следуя генуэзской традиции, полагал, что рабы такой же товар, как пряности или красное дерево.
Зубы, волосы, персты, кости святых мужей и великомучеников ценились дороже алмазов и приобретались оптом и в розницу. И недаром на исходе XIII века в такой восторг от генуэзских святых реликвий пришел простодушный восточный гость, несторианский монах Барсаума, посетивший на пути
Куда бы ни занесла судьба генуэзца, нигде и никогда не обрывал он пуповину, связывающую его с родиной. Однако он легко и быстро вписывался в быт чужой страны, перенимал ее обычаи, усваивал ее язык. И стоило хотя бы одному лигурийцу пустить корни в дальней стороне, как тут же от этих корней ответвлялись цепкие корешки. В Александрии и Марселе, в Барселоне и Валенсии, в Севилье и Кадисе, в Лиссабоне и Бордо, в Ла-Рошели и Лондоне, в Брюгге и Генте — повсюду, где можно было нажить капитал, гнездились и разрастались выводки генуэзских колонистов.
Не всегда к этим пришельцам питали теплые чувства, но в них испытывали нужду, им доверяли. Генуэзские векселя были надежнее звонкой монеты, сделки с генуэзцами сулили верные барыши.
Генуэзские купцы и банкиры проникали в любые щели. Их принимали в своих покоях магнаты и князья церкви, они вхожи были в королевские дворцы. За генуэзцев в нужную минуту вступались сильные мира сего, зная, что услуги будут возмещены сторицей.
И, подобно венецианцам, генуэзцы были прирожденными моряками.
К XIII веку они обошли все Средиземноморье, а в конце этого столетия добрались до гаваней Каспийского моря и Персидского залива. В 1291 году братья Уголино и Вадино Вивальди, потомственные генуэзцы, вознамерились открыть новый путь в Индию, в обход Африки. Они проследовали через Гибралтарский пролив, но затем бесследно исчезли в марокканских или сенегальских водах.
В XIV веке генуэзцы через Иран прошли в Индию и проведали морские пути, ведущие в Китай и к островам «бахромы мира» — Малайскому архипелагу. А в XV веке, после того как турки перерезали генуэзцам пути на Восток, Атлантика овладела помыслами лигурийцев. Случилось это в ту пору, когда у бывшего сан-стефанского шерстянщика созрел план плавания в Индию западным путем, и кто знает, быть может, на генуэзских дрожжах всходила Колумбова опара.
Кроме того, у генуэзцев были отличные лоции и неплохие морские карты — портоланы. Архисекретные, оберегаемые пуще зеницы ока. Они много знали, эти новые аргонавты, своими сведениями ни с кем не делились и ловко вводили в заблуждение конкурентов. Как скрывать плоды своих открытий, прекрасно знал Колумб, и поступал он при этом на генуэзский манер.
Обо всех этих генуэзских особенностях характера должно помнить, вникая в душевный мир лигурийца Колумба. Ветхого человека не преодолели адамовы потомки, сущего генуэзца не изжил в себе великий мореплаватель. Не изжил, хоть порой его нрав, его мораль, его этика вступали в резкий конфликт с образом мыслей и действиями его соотечественников и хоть не всегда шел он к цели, применяя излюбленные их средства…
ПЛОЩАДЬ СЕН-СИРО И УЛИЦА ПАВИИ
Истинные, стопроцентные, коренные генуэзцы теснились на крохотном пятачке Лигурийского берега в восьми кварталах старого города. Санстефанцы с их сухопутными профессиями здесь были такими же uomini diversi, как для Данте граждане Лигурийской республики. Но ворота Сан-Андреа в Старой стене были открыты для всех, кто хотел через них пройти в деловые и морские кварталы Генуи, и этими воротами вступил туда юный шерстянщик Христофор Колумб.
Разумеется, он не мог проникнуть в лоно старогенуэзских альберго. Для этого он был слишком беден.
Но хозяевам альберго нужны были генуэзские граждане черной кости. Кто-то ведь должен был вести счетные книги, охранять склады, принимать на пристанях грузы, наиболее расторопных плебеев можно было использовать в качестве комиссионеров и факторов. Черную кость брали на корабли, которые бороздили моря под вымпелами знатных торговых домов. Они драили палубы, ставили паруса, стояли у руля, и, греха таить нечего, случалось им и действовать абордажными крючьями в лихих пиратских рейдах.