Колумбийская балалайка
Шрифт:
— Ке паса?
— Классико! — ответил главарь, и водитель исчез в кабине. Через секунду заурчал двигатель, и сизый дым заклубился у выхлопной трубы.
Михаил вопросительно глянул на Таню, хотя и без перевода все было ясно.
— Тот говорит: все ли нормально прошло? А этот: все, дескать, отлично, — передернула плечами Татьяна. — Ребята, мне страшно…
Двое солдат споро откинули заднюю стенку кузова и раздвинули брезент. Усатый приглашающе махнул рукой: мол, полезайте.
— Не хочу, не хочу! — вдруг закричала Люба и ломанулась куда-то вбок от грузовика.
И вот тут стало окончательно ясно, что заложники пока
С помощью товарищей ему удалось утихомирить беглянку. Ей помогли подняться с земли, галантно подав ручку, вернули полотенце. Большое, если не сказать — огромное махровое полотенце, которое Люба повязала вокруг пояса, соорудив подобие юбки, когда они были высажены на берег, и которое слетело во время рывка. Поняв, что попытка к бегству пресечена, главарь повернулся к Татьяне и внятно произнес несколько слов.
— Он говорит, что мы не должны делать глупостей, и тогда никто не пострадает, — перевела Татьяна. — Если все будет хорошо, скоро нас отпустят.
— Раз сразу стрелять не начали, значит, мы им для чего-то нужны. Уже неплохо, — сообщил Алексей. — Значит, еще повоюем…
Сначала в кузов забрались двое солдат, приняли наверху странный ящик, оттащили его в глубь кузова. Достаточно вежливо пленным помогли подняться в кузов и рассадили на деревянных лавках вдоль бортов — троих на одной стороне, троих на другой. Четверо солдат залезли следом.
Кузов слегка качнулся, когда усатый занял место пассажира в кабине.
Но, против ожиданий, грузовик не тронулся тут же с места, мотор продолжал работать на холостом ходу. Спустя некоторое время со стороны кабины послышались голоса, после чего в кузов залезли еще двое солдат. Заняли места у заднего борта. Двое забравшихся первыми сидели на ящике. Остальные — на лавках по обеим сторонам от пленников. Никто из них не проронил ни слова.
И только тогда наконец грузовик дернулся, зафырчал и двинулся в неизвестном направлении. Люба то и дело всхлипывала, положив голову на плечо Алексею.
Этой бы Любе на базаре стоять и торговать кониной, а не по заграницам странствовать. Конечно же, она приперлась раньше напитков и закусок из ресторана. Конечно же, вульгарно одетая. Раскраска, разумеется, самая боевая. Понятно, в бой она пошла сразу же, с порога. И ясно как день, кого выбрала себе в жертву. Кого ж еще! Для Миши она полная старуха, да и за Мишу надо со мной конкурировать. Вовик даже ей не нужен. Остается Алексей. Причем неплохо остается — всего лет на пять ее моложе, симпатичный; я вне игры из-за Миши; других женщин не ожидается. А когда она узнала, что Леша моряк, то есть профессионально скучающий по женщинам, к тому же в «лирическом состоянии», да еще собирающийся усугублять «лиризм», ее глаза полыхнули триумфальным огнем. Куда, дескать, он денется от женщины, хотя и не первой свежести, зато которая сама на шею вешается. Конечно, от таких перспектив у нее захватило дух, и она без разгона начала действовать.
А я отчего-то почему-то набралась в тот вечер. Выпила, наверное, раза в четыре больше нормы для приличной женщины на вечеринке. Причем позволила себе напиться очень быстро, со скоростью дамы полусвета. Зачем-то запивала текилу пивом,
Как Любка меня оттесняла от Алексея, стоило мне с ним о чем-то заговорить.
Как Миша вбегал-убегал, и в руке у него непременно что-то было: то баночка, то бокальчик.
Как пели, обнявшись, про цветущую в поле у ручья рябину.
Как рядом образовался Вова, которого все считали вырубившимся, и попытался перелезть через балконные перила. Как со смехом все его от перил отрывали, а потом Миша влил в него бокал чего-то желтоватого и увел в номер.
Как Любка на фоне темнеющего неба прижала к себе Алексея и впилась с азартом вампирши в его губы, при этом обстоятельно и старательно терлась своими прелестями о его мужественные выступы, а потом куда-то исчезла.
Как Миша ворвался с воплями: «На море, блин, на море! Ща забабахаем круиз вокруг Панамы!» И стал всех выталкивать с балкона. Уяснив, в чем дело, я, помню, очень обрадовалась. Полагаю, в тот момент я пребывала в романтическом угаре.
Как в непонятной спешке кидала в сумочку и пакет то, что считала в ту минуту необходимым взять с собой.
Как выпила до дна «на ход ноги» то, что поднесли, уж и не помню, какого вкуса и крепости.
Как после обнаружила себя выходящей из машины уже в порту, а мужчины доставали из багажника позвякивающие коробки.
Потом мы купались, ныряя в воду прямо с пирса, а вокруг покачивались лодки и катера. Любка, помню, сначала требовала немедленно отправляться в «круиз», а потом, разгоревшись, предлагала всем плавать голышом, но ее никто не поддержал, тогда и она сама передумала демонстрировать самые сокровенные свои части, разумеется жутко соблазнительные, перед которыми, уж конечно, никто не устоит, и обиженно осталась на пирсе. Так что не плескались только она, Вовка, да еще Миша. Наш Вовик мирно похрапывал, свернувшись калачиком на мокрых досках рядом с Любой. А Миша куда-то уехал на арендованной машине, но скоро (а может, и не скоро?) вернулся в обнимку с каким-то счастливым панамцем при усах до ключиц. Нет, наверное, он все-таки вернулся скоро, потому что когда Миша чего-то хочет и начинает действовать, то в нем пробуждается вулкан энергии. Тогда он сметает преграды и не потерпит и полмига проволочки. И мало кто может в такие минуты устоять перед его напором и уверенностью.
Потом мы взошли на большой белоснежный катер. Любка все хваталась за Алексея, а Миша куда-то опять подевался. Мы даже стали скандировать с палубы: «Миша! Миша!» Наконец он появился. И опять же не один. Опять же в компании с русским. Старичком лет ста. Которого он, конечно, силой затолкал на катер. Откуда дед взялся, я узнала позже. Тогда меня ничего почему-то не удивляло, я все воспринимала как должное. И вообще я пошла в каюту — осмотреться, положить вещи и переодеться. Каюта оказалась до ужаса милой и уютной. Я сняла мокрый купальник, прилегла отдохнуть и под качку уснула.