Колян. Дилогия
Шрифт:
В то же время перспектива избавлять мир от тех, кто еще не успел умереть, Коляну не нравилась. В одиночку выжить трудно — не спать он не мог, а во сне человек уязвим. И оружия маловато. Буде у противника пулемёт — тут Коляну и конец.
Он подумал, свернул в голове карту — по крайней мере, ту, что была до катастрофы, — и решительно двинул тяжёлого монстра по полевой дороге влево от главной трассы. Конечно, существовала опасность утонуть где-то в грязи, ведь даже гусеничный трактор — не панацея от болота. Но вряд ли — почвы тут были песчанистые. Вверху только чернозём, а внизу опока и песок — авось, не сядет. Всё-таки, это почти танк… Траки шлёпали по просёлку, вода мутными потоками стекала с вертикальных стёкол трактора. Вот и ещё одна разрушенная деревня — раньше
Колян задумался — неужели и в той деревне, где он был, погибли все — неужели никто не спасся? Куда они делись, почему на месте утварь, продукты, вещи? Он не стал ломать голову над этим вопросом, махнув рукой: будет время — узнаю, пока что надо жить этим днём. Вот есть трактор, есть телега с вещами, нужен дом, пристанище, крепость. Да, крепость. Человек быстро опускается до уровня древних веков. Слезает налёт цивилизации, ценится только право сильного. Не все, да, не все опускаются до уровня инстинктов, но они умирают первыми. Это закон, закон джунглей. А Россия сейчас превратилась именно в джунгли…
Ночь застала Коляна уже далеко от того места, откуда он выехал. Он точно не знал, где он находится, приходилось объезжать раздувшиеся от воды речки, преодолевать овраги, заполненные водой. Он прикинул, что прошёл где-то километров сто по прямой. Сколько ещё он потратил на объезды — неизвестно. Эдак тащиться до нужного места придётся месяц, горючего не хватит. Надо всё-таки выходить на основные трассы — там есть горючее, но есть и опасность встретиться с мародёрами. Коляну не хотелось раньше времени проливать кровь.
«А ведь без этого никак не обойтись», — с грустью подумал он. И его охватила тоска: только жить начал, всё устаканилось, наступила спокойная, сытая жизнь, и на вот тебе — джунгли. Он философски хмыкнул и решил, что всё это надо забыть. Есть сегодняшний день, есть пока что все необходимое, чтобы не умереть, значит, будем жить.
Впереди показалась речка в окружении поломанных деревьев. Он остановил трактор и осмотрелся. Хотел зажечь костёр, но глянул на хляби и передумал. Влез на телегу, под прорезиненный тент, закрывавший содержимое от потоков воды, вскрыл пару банок с консервами и пообедал при свете фонарика. Несколько фонарей он нашёл в деревенском магазинчике и обрадовался им, как старым друзьям. На прилавках было практически всё, что может понадобится селянину, от спичек до батареек — эдакий своеобразный универсам. Топоры, пилы, лопаты, продукты… Это давало надежду Коляну на будущее. Какое-то время, конечно, можно продержаться на мародёрстве, но потом надо будет строить жизнь, а для этого нужны и инструменты, и запасы продуктов.
Утром Колян дозаправил бак трактора, сливая горючее по шлангу из бочки, завёл двигатель и двинулся вперёд. Ехать ему пришлось вдоль речки, переправиться не было никакой возможности. Нужно было идти вниз по течению, в конце концов, она всё равно вольётся в большую реку, а там и до Волги недалеко. Только вот подходить к Волге у Коляна не было никакого желания — он не забывал про атомную электростанцию выше по течению, и получать ударную дозу облучения у него не было никакой охоты.
Первая деревня после выезда встретилась ему через три часа пути. Выжившие люди там остались. Крышу дома кое-как накрыли, из трубы шёл дым. Колян было попытался подъехать поближе, но внезапно раздался выстрел и дробь хлестнула по борту трактора, благо, что дверь была закрыта. Колян зло выругался и решил ничего не предпринимать — что с дураков взять. Впрочем — дураков ли? Мало ли мародёров бродят сейчас по районам, осторожность — прежде всего. Но происшествие заставило его удвоить осторожность. Эдак на пулю нарваться можно легко, а при нынешней сырости и грязи любая рана приведёт к гибели, точно как в джунглях, где любая царапина может привести к фатальным последствиям.
Еще через пару часов езды Колян заметил какое-то шевеление у речки, где оставались стены то ли коровника,
— Здорово, служивые!
— Здаровааа, — недружно протянули грязные фигуры. — Какие мы, мля, служивые, ты чо, дед, с дубу рухнул? Ща и службы нет никакой.
«Дембель» прокричал нарочито противным гнусавым голосом.
— Чо там у тебя, в телеге-то? Поделись с народом! Хули ты нахапал, один, что ли, жрать будешь!?
Колян так сразу и не понял, о каком деде идёт речь. Потом вздохнул — он уже далеко не мальчик, за сорок перевалило слегка, а для этих юнцов он в отцы годился, седина у него так с тридцати лет прёт. Небритый, с седой бородой — ну кто, как не дед? Дед! Себя-то со стороны не видно, да и не заморачивался Колян о таких вещах, как внешность. Впрочем надо бы и побриться, или уж оставить бороду-то… Он усмехнулся — в такой момент и о такой фигне думается.
— Надо будет — один сожру, тебе-то что? — Колян специально сгорбился и стал ещё больше похож на старого, худого, утлого деда. Со стороны казалось — всё, старикан попал, молодой, здоровый придурок сожрёт его с потрохами. Этого эффекта Колян и добивался. Надо выглядеть как можно безобиднее, а потом… потом посмотрим.
Колян знал таких уродов. Отечественная армия производила их с завидной регулярностью. Они вытворяли в армии что хотели, угнетали молодых, все низменные их черты просто утрировались в армейском быте. Офицерам это было на руку — зачем заниматься воспитанием солдат, проще набуздать одному дембелю, дать задание, и он мигом сгонит толпу молодых и всё выполнят. Что-то вроде самодержавия.
— Да ты с дубу рухнул старый! Молись, чтобы живым отпустил тебя, старый козёл… Если что ценное найду в телеге.
Сытый подошёл к Коляну и дал ему поджопника. Колян преувеличенно уныло захромал чуть в сторону и решил посмотреть, что будет дальше. «Дембель» залез на колесо телеги, заглянул туда, присвистнул:
— Неслабо награбил, старый. Так и быть, отпущу тебя, если поцелуешь мне сапог.
Сытый заржал радостно, как жеребец, и, потягиваясь, пошёл к сгорбившемуся Коляну. Колян прижал руки к животу, изображая испуг, и аккуратно взял в правую руку рукоятку ножа. Сытый подошёл ближе, размахнулся для удара, но не успел. Рука Коляна с блеснувшим матовой рыбкой ножом мелькнула у его шеи. Сытый, видимо, ещё не понял, что он умер. Его рука схватилась за шею, в которой что то кольнуло, ожгло, рука поднялась к глазам, он попытался что то сказать, булькнул. Фонтан крови из перерезанного горла брызнул на полметра. Труп постоял ещё немного и упал в грязную лужу, дёргаясь и разбрасывая вокруг серо–красные брызги. Колян спокойно нагнулся, вытер лезвие о гимнастёрку сытого и повернулся к остальным солдатам:
— Ещё кто хочет что-то сказать? Кто хочет моих вещей? Кто имеет что-то против?
Он тяжело оглядел группку стоящих, под его взглядом исподлобья они сжались, явно это были не бойцы.
— Так. Протеста я не вижу. Тогда начнём разговор сначала: здорово, ребята. Как тут оказались? Чего тут делаете?
— Здрасьте… — протянули пацаны.
— Вы это… Не сердитесь. Этот урод из старослужащих. Мы тут на коровнике были от нашей части. Видать у командира тут какие-то интересы были, нас как рабов тут пахать заставляли, — Коляну стал рассказывать один парнишка, славянской наружности, как подумал Колян, похожий на его друга детства Яшку — такой же веснушчатый и небольшой. У него же как раз и был фингал под глазом.